— Эй, стой-ка… — Он шагнул в нашу сторону так осторожно, что ни один листик не дрогнул, огляделся и прошептал: — Здесь кто-то был…
Медведь присел на корточки, скосив крошечные глазки, повел головой вправо, потом влево и вдруг взглянул прямо на меня. Я чуть не обделался со страху. Сердце заколотилось прямо в горле, но я не мог решить — бежать мне или продолжать лежать. Спайк застыл под моим локтем.
— Вот проклятые ублюдки… Эти деревенские недоноски!
Я почувствовал, как Спайк затрясся от возмущения.
Пупс покачал головой и медленно произнес:
— Ладно, забей! К концу недели нас уже здесь не будет.
— Да уж, давно пора валить отсюда.
Медведь поднялся на ноги, вытер руки о штаны и пошел назад к парнику. По дороге он еще раз остановился, оглянулся и опять посмотрел в нашу сторону, и мне показалось, что он сейчас заорет: «Вот они, держи их!» — но он лишь покачал головой, вошел в парник вслед за Пупсом и зашнуровал за собой веревку. Я взглянул на Спайка, а он на меня. Я приложил палец к губам, и мы стали ждать. Мы ждали долго, удостоверились, что Медведь с Пупсом ушли, и подождали еще с полчаса. Когда мы поднялись, было уже совсем темно, так что по тропе нам пришлось пробираться на ощупь, но скоро мы вышли к мосту.
— Выпить хочешь? — спросил Спайк.
Я мог только кивнуть. Спайк отпустил сцепление, и фургон медленно покатился под гору. Мой друг завел мотор, только когда мы подъехали к Ашбритлу, но тогда уж вдарил по газам, и мы полетели в сторону Эппли, к нашему «Глобусу».
Глава 4
На следующий день, закончив с дойкой коров, я отправился выпить чаю с мамой, папой и Грейс. Когда я стоял на кухне, прислонившись к раковине, и смотрел, как отец на огороде сражается с капустой, мама вдруг повернулась ко мне и произнесла:
— Послушай меня, Эллиот.
Когда мама называет меня «Эллиот», значит, дело серьезное. Обычно она зовет меня «Малыш». Я отвернулся от окна, и мама заставила меня посмотреть ей в глаза. Она ни слова не сказала, но так пригвоздила своим голубым взглядом, что шансов отвертеться у меня не было. У мамы симпатичное круглое лицо, прошитое тонкими красными жилками, нос — прабабушкина брошка, маленькие уши, длинные седые волосы собраны в пучок.
— Что, мама?
— Я все время чувствую запах дыма. Он очень сильный и становится сильнее и сильнее.
— Ох, ну мама…
— Не «мамкай» мне! Ты знаешь, что это значит. — Она постучала себя по голове, и глаза ее полыхнули, как свечи на сквозняке. — Что бы ты там ни затевал, немедленно прекрати это!
— Ничего я не затеваю!
— Ладно, может быть, сам ты и не затеваешь, но кто-то тебя впутывает во что-то опасное.
— Да никто…
— Это Спайк, да?
— Спайк?
— Да, именно Спайк. Что теперь он задумал?
— Ничего.
— Ты прекрасно знаешь, что мне ты врать не сможешь, Малыш. У меня от этого ладони звенят.
— Что, и сейчас звенят?
— Да. На, послушай.
Она протянула руки ладонями вверх. Я дотронулся до них и почувствовал легкое дрожание, вибрацию, как будто под кожей у нее звенел хор муравьев.
— Мам, ну ты же его знаешь. Он валяет дурака, как обычно.
— Нет, Малыш, все гораздо хуже. Он сам не понимает, во что может вляпаться. Поверь мне.
— Я скажу ему. — Я двинулся к двери, но тут вниз сошла Грейс: