— Надежды нет, — сказал Эомер. — Вы не найдете своих друзей на северных границах.
— И все же мои друзья где-то впереди. Неподалеку от восточной стены мы нашли ясное свидетельство тому, что по крайней мере один из них тогда еще был жив. Но между стеной и холмами мы не обнаружили никаких других их следов, и никто не отходил от главной тропы орков ни в одну, ни в другую сторону, если только мне не изменило мое искусство.
— Тогда что же с ними стало?
— Не знаю. Их могли убить и сжечь вместе с орками, но вы утверждаете, что это невозможно, и я не боюсь этого. Я могу только предположить, что до начала битвы – может быть, еще до того, как вы окружили врага, – наших друзей унесли в лес. Можете ли вы поклясться, что никто не ускользнул от вас таким образом?
— Могу поклясться, что ни один орк не сбежал после того, как мы увидели их, — заверил Эомер. — Мы достигли опушки леса раньше, и если затем какое-либо живое существо прорвалось через наше кольцо, это был не орк: такое существо должно обладать волшебными свойствами.
— Наши друзья одеты так же, как мы, — заметил Арагорн, — а нас вы не заметили даже при свете дня.
— Об этом я забыл, — согласился Эомер. — Такое множество чудес сбивает с толку. Наш мир диковинным образом переменился. Эльф в обществе гнома средь бела дня идет по нашим полям; можно говорить с Госпожой Леса и сохранить жизнь, а Меч, который был сломан еще до того, как отцы наших отцов приехали в Марку, снова возвращается на бой! Как же человеку в такую пору рассудить, что делать?
— Так же, как всегда, — сказал Арагорн. — Добро и зло за эти годы не изменились и остались одинаковы и для гномов и эльфов, и для людей. И человеку следует различать их и в Золотом лесу, и в собственном доме.
— Это верно, — заметил Эомер. — Я не сомневаюсь ни в вас, ни в том, чего жаждет мое сердце. Но я не волен в своих поступках. Наш закон не позволяет чужеземцам свободно разъезжать по нашей земле, покуда король не даст им на то позволения, и в нынешние грозные дни этот закон особенно строг. Я просил вас добровольно пойти со мной, но вы не пожелали. Затевать бой сотни с тремя противно моему сердцу.
— Едва ли ваш закон писан для таких случаев, — сказал Арагорн. — Да и я не совсем чужеземец, ибо бывал в этой земле раньше, и не раз, и ехал с войском рохирримов, пусть и под другим именем и в другой одежде. Вас я прежде не видел – вы слишком молоды, – но говорил с Эомундом, вашим отцом, и с Теоденом, сыном Тенгеля. В былые дни ни один правитель этих земель не принудил бы человека отказаться от поиска, подобного моему. Мой долг ясен – идти дальше. Ну же, сын Эомунда, вы должны наконец сделать выбор. Помогите нам или хотя бы не мешайте. Или попытайтесь исполнить свой закон. Если так, меньше ваших воинов вернется к королю или на войну.
Эомер помолчал, потом заговорил: — Мы оба должны торопиться. Каждый час уменьшает вашу надежду, а мои товарищи недовольны задержкой. Мой выбор таков: можете идти. Более того, я дам вам коней. Прошу только об одном – когда ваш поиск завершится или если он окажется напрасным, верните лошадей за Энтвейд, где в Эдорасе, в Золотом чертоге сидит теперь Теоден. Тем самым вы докажете ему, что я не ошибся. Я рискую, быть может, жизнью в надежде на вашу честность. Не обманите!
— Не обманем, — заверил Арагорн.
Приказ Эомера передать свободных коней чужеземцам вызвал великое удивление и множество угрюмых и сомневающихся взглядов. Но лишь Эостен осмелился заговорить открыто.
— Может, этому владетельному господину из Гондора, как он себя величает, и можно доверить коня, — сказал он, — но кто слышал о том, чтобы в Марке давали лошадей гномам?
— Никто, — ответил Гимли. — И не беспокойтесь: никто никогда не услышит об этом. Я лучше пойду пешком, чем сяду на спину такому большому и свирепому животному.
— Но вы должны ехать верхом, не то вы станете обузой, — заметил Арагорн.
— Вы можете сесть со мной, друг Гимли, — сказал Леголас. — Тогда все уладится, и вам не придется ни одалживать коня, ни терять из-за него покой.
Арагорну подвели большую темно-серую лошадь, и он сел в седло. — Его зовут Хасуфель, — сказал Эомер. — Пусть он служит вам вернее и приведет к большей удаче, чем Гарулва, своего прежнего хозяина.
Леголасу подвели не столь крупного и мощного, но норовистого и ретивого коня. Звали его Арод. Леголас попросил убрать седло и уздечку. — Мне они не нужны, — сказал он, легко вспрыгнул на коня, и, к удивлению рохирримов, Арод покорился и слушался первого слова всадника: таков был эльфийский обычай обращения со всеми добрыми животными. Гимли посадили на лошадь позади Леголаса; гном изо всех сил вцепился в своего друга, чувствуя себя не лучше, чем Сэм Гэмджи в лодке.