— Если хотите знать, что думаю я, — начал он спустя некоторое время, — по-моему, это был Саруман. Кто же еще? Вспомните слова Эомера: бродит в обличье старика в плаще с капюшоном. Вот что он сказал. Саруман увел наших коней – или просто испугал их. Нас ждут большие неприятности, попомните мои слова!
— Не премину, — отозвался Арагорн. — Но знаете, что я заметил? Старик был в шляпе, а не в капюшоне. И все же не сомневаюсь, что ваша догадка верна и что здесь нам и днем, и ночью угрожает большая опасность. Однако сейчас мы ничего не можем сделать, остается только отдыхать. Теперь я подежурю, Гимли. Мне нужно не столько поспать, сколько подумать.
Ночь тянулась медленно. Леголас сменил Арагорна. Гимли сменил Леголаса. Больше ничего не произошло. Старик не появлялся, и лошади не вернулись.
Глава III
Урук-хай
Пиппину снился мрачный тревожный сон: ему чудился собственный слабенький голос, эхом отдающийся в темном туннеле: «Фродо, Фродо!» Но вместо Фродо из полумрака на него смотрели сотни отвратительных, ухмыляющихся оркских физиономий, сотни отвратительных рук со всех сторон тянулись к нему. Где же Мерри?
Пиппин очнулся. Холодный ветер дул в лицо. Он лежал на спине. Наступал вечер, небо темнело. Хоббит повернулся и обнаружил, что сон мало чем хуже яви. Руки и ноги у него были крепко связаны. Рядом с ним, белый как полотно, лежал Мерри с грязной повязкой на лбу. А вокруг стояло и сидело множество орков.
В гудящей голове Пиппина медленно сложилось из кусочков и отделилось от сна воспоминание. Конечно: они с Мерри побежали в лес. Что случилось с ними потом? Почему они сорвались с места, не слушая старину Странника? Они бежали и кричали. Пиппин не мог вспомнить, далеко ли они убежали и сколько это продолжалось. Неожиданно они наткнулись на большой отряд орков: те стояли и слушали, притворяясь, что не замечают Мерри и Пиппина, пока хоббиты не оказались почти у них в лапах. Тогда орки завопили, и из-за деревьев выбежало еще множество орков. Пиппин с Мерри обнажили клинки, но орки не собирались с ними сражаться, а старались лишь захватить их, даже когда Мерри отрубил несколько вражьих рук и ног. Добрый старый Мерри!
Потом из-за деревьев выскочил Боромир. Он заставил орков драться и многих убил, а остальных обратил в бегство. Хоббиты пошли обратно, но не успели отойти далеко, как орки напали вновь, не менее сотни орков, и среди них очень большие. Они выпустили дождь стрел – все в Боромира. Боромир так затрубил в свой большой рог, что лес зазвенел, и вначале орки растерялись, но, не услышав никакого ответа, кроме эха, напали яростнее прежнего. Больше Пиппин ничего не помнил. Последнее его воспоминание – Боромир, прислонившись к дереву, выдергивает стрелу. Затем внезапно наступила тьма.
«Вероятно, меня ударили по голове, — сказал он себе. — Тяжело ли ранен бедный Мерри? Что теперь с Боромиром? Почему орки не убили нас? Где мы и куда направляемся?»
Ни на один вопрос он не мог ответить. Было холодно и тошно. «Как жаль, что Гэндальф переубедил Эльронда, и тот отпустил нас, — подумал он. — Что толку было от меня в этом путешествии? Я лишь помеха, обуза, дорожная кладь. А теперь меня украли, и я стал дорожной кладью для орков. Надеюсь, Странник или кто-нибудь придет и освободит нас! Но могу ли я надеяться на это? Не нарушит ли это планы Товарищества? Ах, если бы освободиться!»
Он некоторое время пытался развязаться, но тщетно. Один из орков, сидевших рядом, засмеялся и что-то сказал товарищу на своем отвратительном языке. — Отдыхай, пока можешь, маленький олух! — рявкнул он Пиппину на вестроне, который в его устах звучал почти так же мерзко. — Отдыхай, пока можешь! Скоро мы зададим работу твоим ногам. Ты еще пожалеешь, что они у тебя есть, пока мы доберемся домой.
— Была бы моя воля, ты бы пожалел, что не умер! — захрипел другой. — Я заставил бы тебя попищать, жалкая крыса! — Он склонился над Пиппином, приблизив желтые клыки к его лицу. В руках орк держал черный нож с длинным зазубренным лезвием. — Лежи спокойно, или я пощекочу тебя вот этим! — прошипел он. — Не привлекай к себе внимания, а не то я могу забыть о приказе. Будь прокляты исенгардцы! Углук у багронк ша пуждуг Саруман-глоб бубхош скай! — он разразился длинной гневной речью на своем языке, которая постепенно перешла в невнятное бормотание и фырканье.
До смерти испуганный Пиппин замер, хотя боль в запястьях и лодыжках усиливалась, а камни врезались в спину. Чтобы отвлечься, он внимательно вслушивался в происходящее вокруг. Слышалось множество голосов, и хотя в речи орков постоянно звучали ненависть и гнев, было ясно: начинается что-то вроде ссоры, все более жаркой.