Встаетъ.
— Вы, говоритъ съ перваго слова, — сильно проголодались?
— Признаюсь, отощалъ! отвѣчаю.
— И прекрасно, сейчасъ за столъ сядемъ! Здравствуйте! протягиваетъ онъ мнѣ черезъ столъ руку. И точно это мы съ нимъ ужь цѣлый вѣкъ знакомы.
Разсказываю я вамъ это первое мое съ нимъ знакомство, потому съ этого же перваго дня, дѣйствительно, онъ мнѣ такое чувство внушилъ, будто самый онъ мнѣ кровный, близкій человѣкъ былъ. Полюбилъ я его несказанно, признаюсь вамъ. Я, знаете, почитай сирота отъ первыхъ годовъ жизни, воспитывался у родственниковъ, у бѣдныхъ; состояньице у самого отъ отца осталось не Богъ знаетъ какое. Попалъ однако въ университетъ, вышелъ дѣйствительнымъ… Ну-съ, а затѣмъ куда же? Пріѣхалъ сюда и — такъ и погрязъ въ службѣ и тинѣ провинціальной… Не прошло двухъ лѣтъ, и я чувствовалъ ужь, что меня все начинаетъ засасывать это болото, какъ вдругъ посылаетъ мнѣ Промыселъ спасеніе… то-есть, такъ-таки спасеніе какъ есть, смѣю вамъ доложить, потому я — со всею искренностью скажу вамъ, — потому я отъ тоски запивать даже началъ, прямо говорю…
А Дмитрій Иванычъ мой — съ такими людьми я и въ Москвѣ, когда въ университетѣ былъ, не имѣлъ случаевъ встрѣчаться, — человѣкъ тонко воспитанный, изящный, какъ говорилось во время оно, весь, знаете это, какъ бы пропитанный Европою… И такой человѣкъ съ перваго разу меня, совсѣмъ невѣдомаго ему, темнаго провинціала, можно сказать, какъ совсѣмъ себѣ равнаго, какъ стараго пріятеля принимаетъ, — послѣ уже только я узналъ, что слышалъ онъ про меня, что я взятокъ не беру, и съ секретаремъ уголовной палаты по этому случаю очень непріятное одно столкновеніе имѣлъ, такъ даже, что изъ-за этого я чуть изъ службы не вылетѣлъ;- очень мнѣ это тогда лестно показалось, и, знаете, подняло это меня сразу въ собственныхъ моихъ глазахъ…
Долго вамъ разсказывать не стану, а только совсѣмъ у меня иная жизнь пошла съ тѣхъ поръ, очеловѣчился опять и, какъ имѣлъ я честь вамъ докладывать, какъ только урвется у меня, бывало, отъ службы часъ свободный, я сейчасъ въ Сосенки (усадьба эта бывшая его такъ называется). Было это въ скорости послѣ освобожденія крестьянъ; тутъ, вы знаете, уставныя грамоты, надѣлы крестьянамъ пошли, все это новое колесо заходило… Дмитрій Иванычъ въ мировые посредники поступилъ, — три года прослужилъ, — тогда лучшіе люди шли въ эту должность… Вспомню это время — сердце щемитъ иной разъ: и люди эти гдѣ, и надежды, надежды, что тогда у всѣхъ насъ золотымъ лучемъ горѣли впереди?
Пріѣзжалъ онъ въ Сосенки и когда изъ посредниковъ выбылъ. Пріѣдетъ раннею весною, а уѣзжаетъ по первопутку; зимы въ Римѣ проводилъ обыкновенно… Вотъ жалуется онъ мнѣ какъ-то разъ, что лѣто у насъ на сѣверѣ коротко, уѣзжать рано изъ деревни приходится.
— Осени у насъ тутъ совсѣмъ нѣтъ, а это лучшая пора года, говоритъ, — на Украйнѣ что за осени бываютъ, посмотрѣли бы вы! "Тамъ долго ясны небеса", примолвилъ онъ къ этому изъ Пушкина.
— У васъ тамъ, вѣдь, богатѣйшее имѣніе есть? замѣчаю я ему на это.
У него даже глаза загорѣлись:
— На Пслѣ, говоритъ, и мѣстоположеніе — лучшаго во всей Европѣ не знаю!
— Ну, и домъ, и всякое удобство? спрашиваю.
— Лучше здѣшняго, отвѣчаетъ.
— И живали вы тамъ?
— Родился, все дѣтство тамъ провелъ, и потомъ живалъ подолгу.
— А теперь и совсѣмъ не бываете?
— Нѣтъ, говоритъ.
— Разлюбили?
Онъ вдругъ, показалось мнѣ, будто въ лицѣ перемѣнился.
— Нельзя! съ очень страннымъ какимъ-то выраженіемъ молвилъ онъ мнѣ на это.
Знакомъ въ тѣ поры былъ я съ нимъ уже четвертый годъ, и… странности его были мнѣ извѣстны. Однако это меня все же удивило, и припомнилъ я тутъ, что во все продолженіе этого нашего знакомства о чемъ и о чемъ мы съ нимъ ни переговорили, но объ этомъ малороссійскомъ имѣніи онъ какъ бы избѣгалъ всегда говорить… "Что за притча!" думаю себѣ,- однако и на этотъ разъ не рѣшился я почему-то спросить его: отчего это "нельзя" ему жить тамъ, гдѣ и "долго ясны небеса", и удобство всякое есть, и гдѣ, видимо, ему самому хотѣлось бы жить… Только намоталъ я себѣ это на усъ.
А странности его — это былъ вотъ тотъ самый его спиритизмъ, съ котораго я началъ говорить вамъ о немъ. Пока онъ, знаете, посредникомъ былъ, намъ объ этомъ предметѣ рѣдко приходилось съ нимъ трактовать, потому онъ очень дѣломъ своимъ былъ занятъ, да и бесѣды-то въ то время вообще были, такъ-сказать, болѣе политическаго свойства. А какъ отслужилъ онъ свои три года, не захотѣлъ служить дольше, — въ эти три года, знаете, разочаровался онъ во многомъ, и зачинавшееся тогда "мужицкое царство", какъ говорилъ онъ, претило ему, — съ этихъ поръ и сталъ я замѣчать: какъ къ нему ни пріѣдешь, застаешь его постоянно за книгою духовнаго, или, вѣрнѣе сказать, мистическаго содержанія. Былъ у него въ библіотекѣ цѣлый отдѣлъ такихъ книгъ, и надъ шкафомъ этимъ даже латинская надпись читалась: Dus ignotis, — невѣдомымъ богамъ, значитъ, посвящено… Дорогія, старинныя тутъ изданія были, для библіомана — настоящія сокровища! Я, знаете, къ старымъ книгамъ всегда пристрастіе имѣлъ, — такъ съ этой стороны онѣ мнѣ большой интересъ представляли, и кое-съ-чѣмъ я поэтому нагляднымъ, такъ-сказать, образомъ познакомился. Тутъ-съ могли вы найти всю, если такъ выразиться, классическую литературу мистическихъ знаній: Аполлонія Тіанскаго, Парацельса, Алберта Великаго, Бардана и прочихъ: ну-съ и изъ новыхъ Сведенборга, Экартсгаузена, извѣстную Seherin von Prevost, Еѳраима Леви, Аллана Кардека и такъ далѣе. Дмитрій Иванычъ зачитывался всѣмъ этимъ всласть, и хотя онъ былъ человѣкъ очень сдержанный и, какъ говорится нынче, убѣжденій своихъ не любилъ съ-оника выкладывать, а тѣмъ болѣе навязывать ихъ кому бы ни было, однако по близости моей съ нимъ не могъ я не видѣть, что онъ все дальше и дальше отъ интересовъ, такъ-сказать, мірскихъ уходитъ въ область какихъ-то — нетрезвыхъ, какъ казалось мнѣ въ то время, мечтаній… Было же это въ самое то время, когда начиналось у насъ верченіе столовъ и прочее; о Юмѣ приходили въ намъ изъ Петербурга извѣстія — въ газетахъ писали, и Дмитрій Иванычъ подробныя даже письма о его сеансахъ оттуда получалъ. Признаюсь вамъ, очень досадно мнѣ это было, что такой умный и образованный человѣкъ, какимъ былъ онъ дѣйствительно, могъ такъ довѣрчиво относиться ко всему этому шарлатанству, — потому все это я иначе не понималъ, какъ шарлатанство и аберрація, такъ-сказать, и ничего сверхъестественнаго въ природѣ разумъ мой и по сейчасъ допустить не можетъ… Хотя, конечно, такіе случаи, вотъ какъ съ Дмитріемъ Иванычемъ, иной разъ и самый скептическій разумъ могутъ въ тупикъ поставить.