Заговоры пустяковые: три простолюдина, один подполковник-повеса, который узнал, что он вождь восстания, лишь в тюрьме, и сочувствующий всем им, как всякий нормальный человек, кстати сказать, — австрийский министр-идеалист.
Беспокоиться нечего. Но есть возможность ещё дальше убрать Иоанна. Пусть ему три года — он претендент.
Елизавета опять играет: она сообщает своим двенадцати гренадёрам, что её священная жизнь в опасности. Свои светлые волосы она перекрашивает в чёрный траурный цвет. Она заставляет перекрасить волосы в цвет траура всех фрейлин и всех новых невест из Правительственного Кабинета Двенадцати Гренадёров. Она пишет специальный манифест (всё о волосах!). Манифест публикуют петербургские и московские газеты.
Отечество в опасности! Автор опасности — трёхлетний мальчик. Его нужно изолировать. Пусть поблуждает по тюрьмам до совершеннолетия, пусть поумнеет, а потом — посмотрим.
Начинается лихорадка: поиски изоляторов. Тринадцатого декабря 1743 года Иоанна перевозят в крепость Дюнаминде.
Это ещё не так далеко и не надёжно. Через полтора месяца Иоанна переправляют в Раненбург. Это ещё досягаемо.
Двадцать седьмого июля 1744 года Елизавета пересылает указ барону Н. Корфу, полицмейстеру Петербурга. Указ гласит: «Переправить Иоанна в Соловецкий монастырь».
В сентябре переправляют. Четырёхлетнего человечка везёт капитан Пензенского полка Миллер. Конвой — двести солдат с заряженными мушкетами.
Распутица. Дождь. Холод. Лошади вязнут и тонут в болотах. До Соловецкого монастыря не добраться.
Девятого ноября они останавливаются в Холмогорах. И останавливаются там на двенадцать лет. Итак, вместо Брауншвейга — тундра, сектанты, рыбаки, комары, болота, морошка, отдельный деревянный домик.
— Хорошо ли жить ему? — радостно беспокоится Елизавета.
— Замечательно! — в письменной форме отвечают полицейские. — Он уже потихоньку читает Библию, цитирует наизусть тексты псалмов Давида и Асафа[14], смотрит не насмотрится на северное сияние. Просит прислать серебряную посуду.
Елизавета посылает посуду и обращается к своему фавориту А. Г. Разумовскому:
— Вот, пожалуйста! Все сплетничают о недопустимых условиях Севера. Он ест на серебряной посуде, как самый настоящий принц!
Он ел на серебряной посуде: солёную треску, винегрет из ревеня и турнепса и котлеты из тюленины.
Двенадцать лет одного ребёнка охраняла целая «секретная комиссия», сто тридцать семь человек!
Вот состав «секретной комиссии»:
1. Военный караул — 14 военных чинов и 17 вдов;
2. Придворные официалисты — 1 мундкох; 1 мундшенкский ученик, 1 тафельдекерский ученик, 1 подлекарь, 6 вдов;
3. Мореходы — 13 матросов первой статьи, 9 матросов второй статьи, 1 подлекарь, 2 подштурмана, 1 писарь, 1 штурманский ученик, 2 квартирмейстера, 4 канонира, 7 мушкетёров, 3 камердинера, 1 кормилица, 2 поваренных ученика, 1 мундкох, 14 вдов;
4. Штатная команда — 29 человек, 6 приказных и канцеляристов, 9 вдов.
Сорок шесть вдов?! два подлекаря! и два повара (мундкох)!
В какой роскоши жили эти 137 полицейских, свидетельствуют документы из канцелярии тогдашнего архангельского губернатора, генерал-поручика П. П. Коновницына.
Анна Леопольдовна умерла в 1746 году в Холмогорах. Ей было 28 лет.
Через десять лет, в 1756 году, из 137 полицейских осталось в живых лишь 62! Остальные умерли от голода и от цинги. Они не просили сверхъестественных милостей у Елизаветы. Их послали насильно, они добросовестно исполняли свои обязанности — держали Иоанна в тюрьме, они за свою принудительную работу просили совсем немного, пустяки — хлеба!
В канцелярии Коновницына сохранилось 42 прошения, написанных 62 живыми и 75 ныне мёртвыми охранниками.
Они писали:
«Всемилостивейшая государыня! Матерь отечества! Воззри милосердным оком на наше бедное состояние и благоволи, из монаршиего своего милосердия, высочайше повелеть нам, всеподданнейшим, в рассуждении означенных недостатков и дороговизны хлеба к получаемым ныне тридцати рублям наградить ещё чем-нибудь».
Двенадцать лет они караулили ребёнка и умирали.
Двенадцать лет Иоанн просидел в Холмогорах и сошёл с ума.
В 1756 году сержант лейб-кампании Савин переправил Иоанна в Шлиссельбург. Тайно. Совершеннолетие настало. Теперь — пусть поближе к столице, непосредственный контроль и присмотр.
Тайная канцелярия, граф А. И. Шувалов[15] писал коменданту крепости полковнику Бередникову:
«В ту казарму никому, ни для чего не входить. Чтобы арестанта никто видеть не мог. Арестанта из казармы не выпускать. Когда кто впущен будет к нему для убирания в казарме всякой нечистоты, тогда арестанту быть за ширмами, чтобы его видеть не могли. Без особого приказа Тайной канцелярии не впускать в крепость никого».
2
Шлиссельбург.
Опять одиночка.
Крепость, церковь, крест, колокола, офицеры караула, какие-то коменданты. Одно зарешёченное окошко, забрызганное чёрной масляной краской, железная койка, табурет, Библия, деревянный люк в полу — уборная. В блюдечке — свеча, над свечой трепещет ночная бабочка, вот и бабочка прилетела, потрепетала и уснула, на подоконнике, что ли, — живое существо.
Ещё восемь лет заключения.
В 1764 году Иоанну было 24 года, он просидел в тюрьмах уже двадцать лет.
Естественно, император был болен. Вши и нечистоты, от тюремной пищи — рахит. Двадцать лет он ни с кем не разговаривал, запрещалось — и ему, и с ним. Он говорил только с самим собой, заговаривался. Он говорил невразумительно, сильно заикался.
Искалеченный двадцатью годами тюрьмы. У него отваливалась нижняя челюсть, когда Иоанн что-нибудь пытался попросить у караульных, — так сильно он заикался.
Естественно, Иоанн перестал быть человеком в настоящем смысле этого слова, — просто существо, оно. Рыжеволосый, с белым нежным лицом, он был больше похож не на двадцатичетырехлетнего юношу, а на девушку-монахиню; он ещё ни разу не брился — ни усы, ни борода у него совсем не росли.
Несчастный дегенерат; ничего удивительного — таким его сделали исключительные условия жизни, если этот кошмар животного существования можно назвать жизнью. Пещера с решётками, свеча-огонёк, полусырое мясо.
Теперь о наследственности.
Группа историков «Русской старины» (XIX век, журнал по истории России) девять лет (1870–1879) занималась беспристрастным исследованием документов семьи Иоанна Антоновича.
Вот объективные выводы.
Причины многих важных исторических событий заключались в болезненном состоянии отдельных личностей, в руках которых находились судьбы государства. Так, сыном слабоумного Клавдия был Нерон — свирепый мономан[16]. Сыном Иоанна Грозного, страдавшего, как и Нерон, припадками мономании, был слабоумный Фёдор. В династии французских Меровингов[17] почти все короли были идиотами. Примеры наследственного помешательства находим мы в истории шведского королевского дома Вазы, в истории ганноверско-английского дома и у Габсбургов. История испанского королевского дома особенно поучительна. Вот потомки королевы Изабеллы и Фердинанда Католика[18]: их дочь, Иоанна Безумная, вышла замуж за эрцгерцога Фердинанда Австрийского. От этого брака (Иоанна — помешанная, Фердинанд — глупец и эротоман) родился император Карл V[19]. Он сошёл с ума. Его сын Филипп II был кровожадным фанатиком. Но что такое фанатизм, если не то же сумасшествие? Сын Филиппа II — инфант дон Карлос — с детства страдал припадками помешательства.
Краткий очерк всемирной истории. Теперь — конкретно.
Иоанн Антонович — правнук Ивана Алексеевича (1666–1696). Иван Алексеевич — брат Петра I. В истории его называют «царь Иван».
14
Асаф — «прозорливец», начальник певцов и музыкантов времён царя Давида. Ему принадлежит 12 псалмов.
16
Мономания — помешательство на каком-либо одном, предмете, мысли и т. п., например, мания преследования, величия.
18
Изабелла (1451–1504), королева Кастилии с 1474. Брак Изабеллы в 1469 г. с Фердинандом, ставшим с 1479 года королём Арагона, привёл к династической унии Кастилии и Арагона (фактически к объединению Испании).
19
Карл V (1500 — 58), император Священной Римской империи (1519–1556), король Испании (1516–1556) под именем Карла I из династии Габсбургов. Карл V возглавил борьбу с Реформацией и вёл ряд войн: с Францией за господство в Италии, с Турцией, с протестантскими князьями; после Аугсбургского религиозного мира (1555) отрёкся от престола.