Анатолий Днепров
Две минуты одиночества
1
Джиакомо Кардуччи! Кому в ученом мире неизвестно это имя! Я познакомился с ним на всемирном конгрессе биофизиков в июле 19… года и никогда не забуду нашей первой беседы. Он показал мне осциллограммы электрических импульсов возбужденных зрительного, слухового, тактильного и вкусового нервов лягушки. Я продемонстрировал ему то же самое, но полученное в результате экспериментов на кролике. Случайно фотографии перепутались, и мы долго не могли разобраться, какие осциллограммы какому нерву и какому животному соответствуют. Я мысленно ругал себя за то, что не сделал на снимках необходимые пояснительные надписи, а Кардуччи смотрел на меня со смешинкой в глазах.
— Молодой человек, — сказал он, — не старайтесь. Это не имеет никакого значения.
— Как так? — удивился я.
— Да вот так. Важно не то, какую структуру имеет электрический сигнал, а то, по какому нерву и по какому адресу он направлен.
Я был ошеломлен этим заключением ученого — тем более, что в своей лаборатории я все время стремился установить различие между сигналами разной природы… Как бы подводя итог нашему разговору, Кардуччи объяснил:
— Природа была бы безнадежно расточительна, приписывая бесконечным видам воздействия на живое существо бесконечные многообразия способов кодирования сигнала…
Но сейчас я вспоминаю Кардуччи отнюдь не в связи его исследованиями в области электронейрологии. Прибыв в Рим на очередной съезд биофизиков, я прочитал заметку, в которой сообщалось, что знаменитый итальянец… отлучен от церкви! На съезде ученого не было…
Как-то, вырвав свободную минуту между совещаниями, я отправился к профессору — свой адрес он оставил мне еще в Москве. На мой звонок из полуоткрытой калитки выглянула полная женщина.
— Можно видеть профессора Кардуччи? — спросил я на плохом итальянском языке.
— Кардуччи? Он здесь больше не живет.
— А где я могу его найти?
— Честные люди не будут интересоваться, где и как его найти… Не знаю.
Калитка решительно захлопнулась, и на мои повторные звонки никто не вышел.
Видимо, я звонил слишком долго, потому что шофер такси начал сигналить.
— Я слышал, вы спрашивали какого-то Кардуччи, — поинтересовался водитель, когда я возвратился в машину.
— Да, Кардуччи. Ученого.
— Это не тот Кардуччи, который делает людей неверующими?
— Как это — делает неверующими?
— А так. При помощи своей коммунистической науки. Вы знаете, коммунисты придумали такой аппарат, который делает людей неверующими.
— Ну и глупость же вы говорите. Гранд-отель.
Мы остановились у ярко освещенного отеля на Пьяцца Иседра. Расплачиваясь с шофером, я сказал:
— А эту чепуху об аппарате, который делает верующих людей еретиками, выбросьте из головы. Кардуччи — большой ученый.
Автомобиль круто развернулся вокруг фонтана и помчался по Виа-Национале. С этого момента я стал серьезно беспокоиться за судьбу прославленного биофизика.
2
Я потратил почти сутки на поиски профессора Джиакомо Кардуччи. Наконец, его адрес под очень большим секретом сообщила мне молодая ассистентка из лаборатории электроэнцефалографии института, где он раньше работал.
— Только, ради пресвятой мадонны, не сообщайте этот адрес никому.
Я понимающе кивнул и на первой попавшейся машине отправился на север.
Вот и небольшая деревушка в горах, на берегу озера Браччиано. Глинобитные хижины, соломенные крыши. Здесь ничего не напоминало о той Италии, которую знают туристы. Берега горного озера поросли высокими камышами, легко скрывавшими небольшие челноки — в них крестьяне выезжали на рыбную ловлю. У одной из лодок я увидел старика. Он стоял в воде и аккуратно сворачивал сети.
— Синьор, добрый день, — поздоровался я.
— Добрый день, синьор иностранец. Вы, наверное, хотели бы прокатиться по озеру?
— О нет, благодарю вас. Я хотел бы попробовать настоящие итальянские спагетти и выпить молодого вина.
Старик весело мне подмигнул и слегка присвистнул.
— Спагетти у старухи нет. За мукой нужно ехать в Витербо, а то и в самый Рим. А вот насчет вина… — Он вышел из воды, опустил завернутые парусиновые брюки и пошел по узенькой тропинке вверх.
Разговор о спагетти и о вине я затеял специально. Дело в том, что мне была известна только деревня, в которой скрывался Кардуччи, но не его точный адрес.
Мы уселись на дощатой скамейке за простой деревянный стол.
— Откуда к нам пожаловали, синьор? — спросил старик после того, как была допита вторая кружка светлого вина.
— О, издалека. Вы, наверное, знаете такую страну — Советский Союз?
— Не может быть! Унион Совьетико! Так это же так далеко! — старик встал и посмотрел на меня недоверчиво.
Тогда я достал из бокового кармана открытку с изображением Спасской башни Московского Кремля и протянул ему.
— Полла! Иди скорее сюда! Посмотри на это чудо!
В комнату вошла совсем седая женщина и, нагнувшись над открыткой, долго и молчаливо ее рассматривала.
— Ну, как, что ты скажешь? А ты говорила — приехал американец!
— Пресвятая мадонна… — шептала Полла. — Неужели из России?
Я кивнул головой, и женщина взяла мою руку в свою и долго ее трясла. Теперь я был уверен, что встреча с профессором Кардуччи состоится.
— Я приехал сюда специально, чтобы повидаться с моим старым другом. Раньше он жил в Риме, а теперь по состоянию здоровья решил сменить город на деревню. Он — доктор, и говорят, приехал врачевать к вам…
Я заметил, как старик и женщина быстро переглянулись.
— Одну секунду, синьор, — сказал старик, и оба они вышли в соседнюю комнату. До меня донесся быстрый приглушенный разговор на непонятном наречии. Я понял только одно: женщина мне не доверяла, а старик, показывая на подаренную открытку, доказывал, что я «честный человек». Я встал и вошел в помещение, где беседовали муж и жена.
— Мне известно, — сказал я, — что мой друг не хочет, чтобы с ним виделся кто-либо из города. Более того, я и не настаиваю на встрече с ним, если он не пожелает меня видеть. Исполните мою просьбу: снесите к нему вот эту записку.
Я быстро набросал на листке бумаги: «Синьор доктор, я приехал из Москвы, чтобы встретиться с Вами. Сергей Андронов». Женщина взяла записку и выскользнула на улицу.
Кувшин вина мы допили со стариком молча, напряженно ожидая, когда придет Полла. Но вот дверь распахнулась, в низенькую каморку ворвался Кардуччи, и, увидев меня, бросился в мои объятия. Нас оставили одних.
— Я так рад, так рад… Вы — здесь! Это невероятно, синьор Андронов… Я потерял почти всех друзей… Вернее — тех, кого считал друзьями.
Он говорил страстно и взволнованно, как человек, который провел долгое время в одиночестве, и, наконец, встретился с другим человеком.
— Сожжение Джордано Бруно, осуждение Галилея… Все это было на нашей земле… Все то же…
— Что случилось, профессор? Что такого вы сделали? Кардуччи отошел в сторону и посмотрел на меня лукаво.
— И вы задаете мне эти вопросы?! А разве всякое новое достижение науки не подрывает авторитет бога и авторитет церкви? Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос. А вот что обычно происходит после того, когда первый шок от нового научного открытия проходит, вы, может быть, не совсем представляете. Вначале церковь расправляется со своей жертвой, на втором этапе она стремится доказать божественное происхождение нового открытия. Впрочем, почему мы здесь стоим! Я должен вам так много рассказать, так много…
— Странно все получается, — продолжал взволнованно говорить Кардуччи, когда мы поднимались по узкой горной тропинке, которая извивалась по краю скалы, нависшей над озером. — Три года назад мы с вами встречались в Москве как ученые, которых волнует одно и то же. А сейчас вы приехали ко мне как один из немногих друзей, на поддержку которых, хотя бы моральную, я могу рассчитывать.