— Тело расчленено симметрично: один разрез на три дюйма ниже колена, другой — на три дюйма выше; один разрез на два дюйма выше локтя, другой — на два дюйма ниже. Затем были удалены уши, нос, губы, подбородок и язык. С той же хирургической точностью.
Она указала на части тела, размещенные на второй каталке. Чисто вымытые органы казались восковыми слепками или элементами клоунского наряда.
Д’Агоста почувствовал, что комок в горле начинает подниматься. Боже, кажется, и этот стакан минеральной воды был ошибкой.
— А потом он сделал вот это.
Она указала на фотографию размером восемь на десять дюймов, прикрепленную к стенду вместе с другими сделанными на месте преступления. Д’Агоста уже видел это в отеле, но и сейчас непроизвольно напрягся.
На животе жертвы было написано кровью:
Гордишься мной?
Д’Агоста оглянулся на специалиста по отпечаткам — как же его зовут? Сейчас его время выйти на арену, и по блеску в глазах лейтенант догадался, что парню есть о чем рассказать.
— Так... э-э... мистер...
— Кугельмейер, — поспешно ответил тот. — Спасибо. Итак, мы получили практически полный набор отпечатков. Правый и левый большие пальцы, правый и левый указательные, правый безымянный, отдельные участки ладони. И два превосходных отпечатка прямо на надписи, которая, несомненно, была сделана левым указательным пальцем.
— Очень хорошо, — признал д’Агоста.
Даже лучше, чем он предполагал. Убийца действовал с ужасающей небрежностью. Позволил своему лицу попасть в объективы десятка камер наблюдения, оставил повсюду отпечатки. С другой стороны, на месте преступления не нашлось ни единой капельки его слюны, спермы, пота, крови или какой-нибудь другой жидкости. Естественно, на ковре обнаружили множество волосков — это ведь номер отеля, — но на них большой надежды не было. Никаких следов укуса на теле жертвы, никаких царапин — ничего, что позволило бы определить ДНК преступника. Однако эксперты взяли мазки отовсюду, откуда только смогли, и надеялись, что лабораторный анализ даст положительный результат.
Пиццетти рассказывала дальше:
— Не выявлено никаких следов сексуального насилия или домогательств. Жертва только-только приняла душ, что упростило бы нам задачу их нахождения.
Д’Агоста уже открыл рот, собираясь задать вопрос, как вдруг позади раздался знакомый голос:
— Так-так, а это уж не лейтенант ли д’Агоста к нам пожаловал? Как жизнь, Винни?
Он повернулся и увидел внушительную, как у игрока в американский футбол, фигуру доктора Матильды Зивич, главного судебно-медицинского эксперта Нью-Йорка.
Растянутые в циничной усмешке ярко накрашенные губы, пышные светлые волосы, скрытые под огромным медицинским беретом, сшитый на заказ, но все равно тесноватый операционный костюм. Она была малопривлекательна, саркастична, вызывала благоговейный ужас у подчиненных, но при этом оставалась лучшим специалистом и прирожденным руководителем. Нью-Йоркской клинике судебной медицины никогда прежде так не везло с главным врачом.
Доктор Пиццетти напряглась еще сильнее.
Зивич махнула рукой:
— Продолжайте-продолжайте, не обращайте на меня внимания.
На нее невозможно было не обращать внимания, но Пиццетти, сделав над собой усилие, возобновила доклад о предварительных результатах вскрытия, существенных и не очень. Зивич слушала с большим интересом, а затем, заложив руки за спину, начала мучительно медленно обходить вокруг каталок, сначала одной — с трупом, потом другой — с вырезанными частями тела, внимательно изучая их и кривя губы.
Несколько минут спустя она хмыкнула низким голосом, в котором одновременно слышалось и одобрение, и недовольное ворчание.
Пиццетти замолчала.
Зивич выпрямилась и подошла к д’Агосте:
— Лейтенант, вы помните то давнее убийство в музее?
— Разве можно забыть такое?
Тогда он в первый раз имел дело с этой великаншей, задолго до того, как ее назначили главным судмедэкспертом.
— Никогда бы не подумала, что снова столкнусь с таким же необычным случаем. Но сегодня... — Она обернулась к Пиццетти: — Вы кое-что пропустили.
Молодая женщина замерла:
— Пропустила? Что?
Зивич кивнула:
— Что-то важное, решающее. Одну деталь, которая возносит интерес к этому случаю... — она протянула вверх пухлую руку, — к небесам.
Последовала долгая мучительная пауза. Затем Зивич повернулась к д’Агосте:
— Лейтенант, вы меня удивили.
Д’Агоста почувствовал, что не расстроен этим заявлением, а скорее заинтригован:
— Вы нашли там следы когтей?
Зивич покачала головой и мелодично рассмеялась:
— А вы забавный. — Пока все обменивались озадаченными взглядами, она обернулась к Пиццетти: — Хороший судмедэксперт не делает никаких предварительных заключений до начала вскрытия.
— Да, — согласилась Пиццетти.
— Но вы сегодня поступили именно так.
По лицу молодой женщины стало заметно, что она близка к панике.
— Мне кажется, это не так. Я оценивала лишь то, что видела.
— Вы попытались, но не сумели. Видите ли, доктор, вы полагали, что имеете дело... с одним трупом.
— При всем уважении к вам, доктор Зивич, вы ошибаетесь. Я обследовала каждый разрез и проверяла, не произошло ли подмены. Все части тела идеально подходят друг к другу. Все они принадлежат этому трупу, а не взяты от другого.
— Или такими выглядят. Но вы не провели полную инвентаризацию.
— Инвентаризацию?
Тяжелая туша Зивич переместилась ко второй каталке, где были выложены промытые части тела. Она указала на один небольшой фрагмент:
— Что это, по-вашему?
Пиццетти наклонилась и присмотрелась:
— Часть... губы, я думаю.
— Думаете.
Зивич выбрала из набора пинцетов на столе самый длинный и осторожно подцепила им фрагмент. Поместила на предметный столик стереомикроскопа, включила подсветку и подозвала Пиццетти.
— Что вы видите? — спросила она.
Пиццетти посмотрела на стереоизображение:
— Это все еще выглядит как часть губы.
— А хрящ вы заметили?
Младший медэксперт долго возилась с пинцетом.
— Да, совсем крошечный.
— А теперь повторяю вопрос: что это, по-вашему?
— Раз это не губа, значит... ухо. Это мочка уха.
— Очень хорошо.
Пиццетти выпрямилась, лицо ее превратилось в неподвижную маску. От нее явно ожидали чего-то большего, и через мгновение она подошла к каталке и уставилась на два уха, лежавшие, словно морские раковины, на столе из нержавеющей стали.
— Мм, оба уха на месте, и оба целые, без каких-либо повреждений. — Она умолкла, вернулась к стереомикроскопу и еще раз посмотрела в окуляры, поправляя фрагмент кончиками пинцета. — Не уверена, что это ухо преступника.
— Точно?
— Мочка не оторвана и не срезана в результате борьбы, — тщательно выговаривая слова, ответила Пиццетти. — Скорее всего, она удалена хирургическим путем, при помощи скальпеля.
Д’Агоста вспомнил один непонятный момент, который заинтересовал его в записях камер наблюдения. Он покашлял, привлекая внимание:
— Позвольте заметить, что у преступника был небольшой пластырь на мочке левого уха.
— Боже мой, — вырвалось у Пиццетти после ошеломленного молчания, вызванного его словами. — Вы хотите сказать, что он сам отрезал себе ухо и подложил на место преступления?
— Превосходный вопрос, доктор, — усмехнулась Зивич.
Снова надолго наступила тишина, и наконец Пиццетти произнесла:
— Я распоряжусь, чтобы провели полный анализ: микроскопический, токсикологический, ДНК и прочее.
Доктор Зивич, удовлетворенно улыбаясь, сняла перчатки и маску и бросила их в мешок для мусора.
— Очень хорошо, доктор Пиццетти. Вы реабилитировали себя. Удачного вам дня, леди и джентльмены.
И она вышла из комнаты.
24«Оставьте разговоры. Прекратите смех. Вот место, где смерть охотно помогает жизни» (лат.).