- Володенька, я иду к тебе!
Сын, удивительно схожий лицом с тёзкой, встреченным на паперти - и почему Матвей этого сразу не заметил? - охотно возник в мистическом мороке и понимающе улыбнулся.
*
Дверь квартиры Истомина распахнулась. Оттуда вышла женщина, крикнула:
- Не стреляйте, мы сдаемся!
Она увидела агентов из нижней засады, бросила в их сторону два револьвера. Обрадованные бескровной победой, полицейские смело пошли арестовывать женщину. И тут оглушительно прозвучал ружейный дуплет. Дробь врезалась в потолок лестничной площадки - белесо заклубился воздух, опускаясь вслед за известковым крошевом. И ещё раз сдвоенно бухнуло ружье, добавляя пыли. Засада легла, спасаясь от рикошета. Снова дуплет, и штукатурка брызнула уже над верхней лестницей, а известковая пуль сгустилась до полной непрозрачности. Мужской крик "Ура!" огласил подъезд. Женщина завизжала, опять попросила не стрелять. Противореча ей, опять затрещал наган, кроша штукатурку на головы нижней засады.
Агенты поняли - эсеры затеяли хитрость и сейчас пойдут на прорыв. Не дожидаясь, пока те приблизятся, сотрудники сыска открыли ответный огонь в мутное от пыли пространство. Выпустив все заряды, они затаились, ожидая, когда хоть немного развиднеется. Если не считать ливня, который бушевал снаружи, и беспрестанных раскатов грома - стояла тишина. Постепенно сквозь муть проступило тело, лежащее на лестничной площадке.
Отряхиваясь от дождя, в подъезд осторожно вошли Яницкий, Попов и Герасимов:
- Что за пальба?
- Они пытались прорваться, ваше высокоблагородие. Но мы опередили, - доложил начальнику сыскной полиции один из агентов.
- А ну, кто это? - приказал тот.
Агенты осторожно поднялись, перевернули тело в окровавленной женской одежде. Клара Бродская дышала, но оставалась без сознания, отчего выглядела умиротворённой. Прыснув водой в некрасивое лицо, потерев ей уши, эсерку вернули в чувство. Она ощупала себя, признала, что не ранена, разрыдалась и заявила:
- Он велел швырнуть оружие и сразу падать на пол. Боже, было так страшно, что я не выдержала...
Урядник принёс револьверы, отброшенные Кларой. Подполковник Яницкий удивлённо воскликнул:
- Господа, так они игрушечные!
Штаб-ротмистр схватил один "кольт", неожиданно лёгкий, уставился на начальника. Тот пожал плечами. Полицейские осторожно проникли в квартиру, затем один выглянул, махнул рукой сквозь остатки пыли, которую сносило сквозняком из квартирной двери:
- Сюда! Скорее!
На пороге валялись пустой наган и двуствольное ружьё. Агенты уже прошли по всем комнатам, включили свет. Взорам офицеров предстал труп Маврина. Идя навстречу сквозняку, они обнаружили в самой дальней спальне открытое окно. Хозяин квартиры исчез. Наружнее оцепление проворонило его побег - сказался ливень и темнота.
- Обхитрил он нас, - огорчённо заметил начальник охранки, - выходит, я просчитался, недооценил его прочность. Истомин вёл себя, как типичный неврастеник, а такие стреляются, когда свершат месть и цель жизни уйдёт...
Яницкий понимающе кивнул:
- Недооценили, это точно. Видать, есть у него и другие жизненные цели, - а затем принялся распоряжаться, организуя погоню за беглецом.
Попов же скептически хмыкнул. Он твёрдо верил психиатру, который предсказал самоубийство Истомина после свершения обета, так что с полковником и полицейским соглашаться не стал, а вознамерился щегольнуть начитанностью:
- Кон-фу-цзы, китайский философ, так и учил, что врага-то убьёшь, да себя погубишь. Буквально: мстишь - копай две могилы... Помяните моё слово, завтра наш беглец утопится. Либо повесится. Или застрелится, если патроны остались.
Никто не ответил. Обойдя квартиру Истомина, начальник охранки остановился перед ковбойским костюмчиком. Глянул на зеркальную створку шкафа, где серел снимок полуразрушенного дома, вырезанный из газетной статьи, и словно очнулся:
- Этот ваш Конфуций... Ни черта он в русских не разбирается!