- Не строй святошу, - грубо ответил Маврин, отстраняя хилую ручонку товарища по партии, - я руководитель, значит, имею право расходовать партийные средства по собственному усмотрению. Кто жертвует личное время, тратит себя на общее дело? То-то же! Это стоит любых денег. Ты уже четыре года в правлении, и не работаешь. Хочешь содержать себя самостоятельно? Соскучилась по "Зингеру", белошвейка? Вперёд, никто не держит!
- Прекрати паясничать! Отдай половину, так будет сохраннее.
Даниил Федорович расстегнул замок, отсчитал несколько пачек, выкладывая их на стол:
- Две тысячи, Клара. Хотя, нет, - и забрал назад почти всё, - пятисот довольно. Не вздумай шиковать!
*
Следователь по особо важным делам окружного суда, господин Михеев, и недавно назначенный начальник сыскного отделения полиции подполковник Яницкий кричали друг на друга:
- Вы не смеете давать мне поручения напрямую! Извольте через прокурора!
- Указ от первого одиннадцатого семьдесят пятого прочтите, сударь!
Полковник Герасимов ударил кулаком по столу, отчего прибор чёрного мрамора подпрыгнул и сронил перо:
- Господа! Уймитесь! Не время браниться!
Полицейский и судейский опешили от внезапного окрика всегда сдержанного начальника "охранки", смолкли, а тот заботливо поправил крышку бронзовой чернильницы, умостил ручку на прежнее место, бормоча под нос, но чтобы слышали все:
- Хорошо, что перо сухое... Вот ведь молодёжь пошла, ни политеса, ни профессионального этикета блюсти не желают...
Штаб-ротмистр Попов, единственный, кто явился на совещание в форме, сделал вид, что поправляет аксельбанты на правом плече, усмехнулся в усы. Полковник заметил его старание скрыть улыбку и оценил деликатность подчинённого по отношения к приглашённым. Дав спорщикам довольно времени, дабы унять разгорячённое дыхание, Герасимов обратился к начальнику сыскной полиции:
- Ну-с, что дал опрос на Инструментальной линии?
- Урядник... фамилия неважна, установил, что мальчишка, который сообщил городовому о стрельбе, видел рабочего, которые нёс небольшой мешок. Описать внешность малец не сумел, но оценил, как переодетого барина, что странно. Это всё.
Герасимов воздел брови, выражая недовольство краткостью доклада, но от замечаний воздержался, предложил отчитаться следователю Михееву. Судейский юрист преисполнился важности и разложил листы новомодной дактилоскопии:
- В складе был пятый. Его в нашей картотеке нет, но расстрелял всех именно Некто. Хитрец, свёл бойню на Француза, ан ствол у того без нагара, и видно, как гильзы переставлены. Но не только это! Раскладка оружия и остатки еды - тоже попытка инсценировки. Эксперты установили, что все следы зубов на объедках принадлежат одному...
Жандармский следователь с интересом потянул к себе данные, но Михеев сгрёб листы и накрыл рукой. Полковник, чтобы в зародыше пресечь назревающий спор, обратился к штаб-ротмистру:
- Попов, что у нас нового?
- Осведомитель слышал от Батонова, якобы группа пополнилась активистом по прозвищу Мигель или Мигаль. Не исключено, он и есть искомый Некто. За Батоновым установлено наблюдение. Наружка из трёх филеров, денно и нощно. Пока результатов нет. Группа перестала собираться. Возможно, ищут другое место.
Спустя полчаса совещание закончилось. Все получили задания и разошлись. Герасимов листал словари, запрошенные из библиотеки, разыскивая слова, созвучные кличке нового боевика эсеров. Исписав лист, полковник принялся размышлять:
- Испано-португальское имя, равное нашему Михаил... Хм. Поищем Мишеньку. А если от Мигале Лясиодора? Огромный паук, птицелов. С американского континента. Американец?
*
Матвей Лукич Истомин лежал в постели, слушал ночную тишину и ждал. Сегодня он выпил два порошка, чтобы вернее перебороть бессонницу и забыться, минуя воспоминания. Средство уже действовало, подавляя сознание и делая веки неподъёмными, ан память предала хозяина, подсунула-таки картину предпоследнего дня перед больницей...
...батюшка отбубнил заученные слова, не перелистывая молитвенника. Истомин перекрестился, бросил в каждую могилу горсть земли и отошёл от края. Душа рвалась спрыгнуть туда, и, если не оживить любимых, так лечь с ними навсегда! Крякнув, могильщики споро заработали лопатами. Стук комьев по крышкам гробов гулко отдался в голове бывшего мужа и отца.
- Отчего, о Боже, - возвёл он к небесам глаза и безмолвно вопросил, - ты послал мне испытание жесточе, нежели Аврааму? Его сыну ты сохранил жизнь и дал обильное потомство, а я? Зачем ты осиротил меня? Зачем жить, если моя Сарра и мой Исаак ушли?