- Не Мигель, точно. Вы полагаете, он из максималистов, - упоминание о шестом годе Попов трактовал по самому громкому событию, то есть, покушению на премьер-министра, - почему же мы раньше не знали?
- Если он тот Истомин, кого помню, то многое становится понятным. А вот и список! Так, август... Помнится, числах в двадцатых... Вот! Матвей Лукич...
Тренированная память начальника охранки выдала из запасников все тогдашние события, до мельчайших деталей, словно он смотрел синематограф...
Да, да. Истомин выглядел тогда именно так! В тот приёмный день полковник Герасимов вслед за боем часов отложил сводку, в которой карандашом помечал важные места: "После дочитаю. Пора принимать народ. Сколько их сегодня? О, это надолго... Ну-с, начнём, помолясь!"
Затем полковник глянул в зеркало, поправил кончики усов. Он за многолетнюю службу познал, насколько мелочь, типа расстёгнутой пуговицы, запонки или встопорщенного волоска на макушке способны умалить, уничижить смысл самых весомых слов. Проверяя руками галстук и манжеты, полковник скользнул глазами по записке секретаря: "Предприниматель средней руки, намерен узнать о ходе следствия по делу взрыва дачи Столыпина. В первой приёмной, где террористы бросили портфели с бомбами, погибли сын и супруга просителя. Вероятно, психически нездоров". Дальше прочесть не удалось - так стремительно Истомин вошёл, почти вбежал, восклицая:
- Господин полковник, добрый день, если он для вас добрый!
Обращение по званию было принято в корпусе жандармов, но лишь среди офицеров, а гражданские лица использовали - "ваше превосходительство". Однако начальник санкт-петербургской охранки, как человек умный и опытный, умел пренебрегать мелочами ради сохранения нервов:
- Здравствуйте и вы, сударь. Присаживайтесь, в ногах правды нет, - таким образом он попытался сбить накал страстей и установить должную дистанцию, а затем уже дал понять, что причина визита ему известна. - Позвольте выразить мои глубокие соболезнования. Какая невосполнимая утрата постигла вас...
- Благодарю, господин полковник, - скандально непримиримым тоном продолжил мужчина, - но что погибла моя семья, виноваты только вы, и к чему реверансы?!
Хозяин кабинета понял, что миром разойтись не удастся, и решил, что пора стать бесчувственным чиновником:
- Милостивый государь, вы явились на приём к должностному лицу, а не в трактир полдничать, - голосом, который мог заморозить осеннюю лужицу, напомнил он. - Крик поумерьте!
Одновременно Герасимов сверлил глазами просителя, мужчину средних лет с чисто выбритым лицом и короткой стрижкой.
Для этого следовало поймать ответный взор, навязать борьбу, в которой у жандарма или полицейского всегда преимущество - они чаще тренируются. Немигающий взгляд полковника упёрся Матвею Лукичу в переносицу, но тот совершенно не ощутил воздействия:
- Я неделю ждал приёма, чтобы ответ получить, так что извольте лукавства отринуть, и штучки гипнотические для иных приберегите! Вы на моё прошение о принадлежности бомбометателей что ответили?
- И вновь повторю. Тайна следствия. Доступные сведения в газетах есть, а о прочем, вы уж увольте, штатским знать не положено.
- Ваше превосходительство, я много не прошу, - Истомин молитвенно сложил руки на груди, - двух-трёх назовите. Или вы их не знаете?
Герасимова растрогал мгновенный переход от агрессивности к униженному просительству. Начальник охранного отделения мысленно согласился с предположением секретаря о психическом нездоровье посетителя. Не так ужасная групповая трагедия, как утрата сына, единственного ребенка, которого супруги ждали больше десятка лет - сокрушила Истомина.
Лишь на миг представив себя на месте несчастного отца, полковник содрогнулся - жизнь вдруг оказалась лишена смысла. Такое сострадание, конечно же, было неуместным, ведь государственному чиновнику столь высокого ранга думать надлежит не о единственной смерти, но про многие смерти сразу, что переводит последние из трагедий в разряд статистики. Эта ошибка толкнула Герасимова на сочувственный ответ:
- Знаю. Вон, на столе справка. На что вам имена?
- Для спокойствия души, - молвил посетитель, и глаза его словно красным огоньком пыхнули изнутри, когда голубая радужка расширилась.
Полковник удивился такому явлению, а Истомин вдруг поднялся со стула в рост, забился в припадке, рухнул на стол, сгребая руками бумаги, роняя карандашницу. Кнопка звонка не сработала, и Герасимову пришлось бежать в приёмную, чтобы вызвать помощь. Вернувшись в сопровождении двух младших чинов, начальник охранки неприятно удивился. "Припадочный" по-прежнему лежал животом на столе, но не беспамятно, а вполне деятельно - читал сводку, на что не имел никакого права.