Он дочитывал справку, пока автомобиль нёс их к Большому проспекту, где вокруг дома ожидали агенты. Старший из сыскарей подбежал к жандармам.
- Докладывайте, - приказал Попов уряднику, - что установили.
- Истомин, Матвей Лукич, живет здесь давно, с самой постройки дома. Человек состоятельный, занятие - посредничество, в основном, на поставке пшеницы в Северную Америку. Характеризуется положительно. Имеет ружьё и револьвер. Последние два года появлялся крайне редко...
- По существу, милейший, - с раздражением одёрнул словоохотливого сыщика штаб-ротмистр, заметив недовольную гримасу полковника, - кто в квартире, когда вошли, чем занимаются, как расставлены ваши люди, как брать намерены... А ты несёшь чушь нестоящую!
Агент выказал обиду на следователя охранки:
- Вы, ваше превосходительство, изволили спросить, что мы про него установили. Я и доложил. Насчёт намерений и прочего? Истомин, Маврин и Бродская вошли, - последовал взгляд на часы, - сорок три минуты назад. По лестнице расставлены наши в штатском платье...
В этот момент до них донеслись отчетливо слышимые револьверные выстрелы. Сначала два, затем, чуть погодя - третий и четвёртый. Урядник встрепенулся, бросил Попову:
- Я мигом!
И направился в подъезд. С противоположной стороны проспекта появился дворник в фартуке. Попов оценил достоверность дворницкой внешности и поманил того пальцем:
- Эй, милейший! Поди сюда. Да шевелись поживее! Как звать?
- Мустафа. Чего изволите, барин?
- Не барин, а ваше превосходительство, - поправил невежду штаб-ротмистр. - Истомина знаешь, Матвея Лукича?
- Как не знать, - расплылся в улыбке Мустафа, - добрейший господин. Всегда здоровается, поздравляет. Деньги дарит, и на ваши и на наши праздники...
- Ключ от его квартиры есть?
- Всенепременно, а как же. Когда Матвей Лукич в отъезде, я слежу, почту заношу, проверяю воду, электричество. Мало ли что...
- Так принеси!
Сыскной урядник вернулся, доложил в недоумении:
- Стреляли в квартире Истомина. Мои люди под дверью послушали - ни криков, ни стонов нет. Может, случайно?
Полковник Герасимов, и так неулыбчивый, совсем помрачнел. Его взор потупился. Он размышлял несколько долгих секунд, за которые урядник успел окликом вернуть Мустафу и более подробно допросить того про ключ и квартиру Истомина.
Штаб-ротмистр Попов томился переживаниями. Он впервые понял, как опасно работается сыскарям. Да, грабителя и главарей надо бы взять живыми. Но ломиться в квартиру, где тройка вооружённых эсеров - и чтобы те не стреляли?! Вещь невероятная, как у Чехова сказано в "Письме к учёному соседу", которое Попов знал наизусть: - "Этого не может быть, потому что не может быть никогда!" И молодой жандарм помалкивал, чтобы не сглазить, не накликать беду на агентов.
Появился начальник сыскной полиции Яницкий, выслушал повторный доклад урядника, распорядился принести лестницы, чтобы штурмовать квартиру и через окна.
- Отставить, - произнёс Герасимов, выйдя из раздумья, - там если кто живой, то лишь Мигаль. Вот что, голубчик Мустафа, иди-ка ты к Матвею Лукичу и скажи, чтобы он сдавался. Так и так, мол, дом окружён, сопротивление бесполезно. Иди.
Все в изумлении воззрились на полковника. Тот понимающе усмехнулся и пояснил Попову с Яницким:
- Я по дороге сюда заключение читал. Его психиатра... Истомин не сумасшедший, но душа вывихнута. Так что его враги - не мы, а которых после теракта не поймали, - Герасимов вздрогнул от близкого грома, перекрестился и закончил, глядя на тучу. - Пойдёмте в парадное, пока не хлынуло.
*
Матвей Лукич дико взирал на распростёртые перед ним тела. Он только что - именем Владимира и Ольги - приговорил к расстрелу Бродскую и Маврина. Ан, вместо казни получилась сумятица:
Когда социалисты-революционеры пали на колени и стали молить о пощаде - мститель испытал восторг. Маврин, недавно так высокомерно взиравший на подсудимого Мигаля - сейчас трепетал в страхе. Матвей прямо чувствовал, как управляет чужими судьбами. А ведь когда-то он так же униженно обращался к небесам. Триединый остался глух, так что труд верховного судии и палача пришлось брать на себя. Насладившись страхом детоубийц, Матвей уже готов был выстрелить, но его решимость сокрушили слова:
- Пощади! - завопила Клара. - Я беременна! Неужели ты убьёшь нерождённого?
Толстяк выкрикнул:
- Она врёт, Мигаль! - и левой рукой показал на Бродскую.- Посмотри, кто с такой ляжет? Я даже пьяным не смог...
Матвей Лукич убеждал себя, что Бродская лжёт - кто позарится на такую некрасивую? - но не мог нажать на спуск. Мешали Ольга и Володенька, так трудно выношенный ею. Жалость усилилась - вспомнился худенький тёзка сына, что стоял на паперти - и слёзы прихлынули так, что их пришлось смахивать.