Я достаю из кармана позвякивающие ключи и поворачиваю в замке. Мы заходим внутрь, в еще уловимый аромат глазури и свежего хлеба.
Я включаю нижнее освещение: витрины озаряются мягким светом, а пространство у входа остается темным, как плотно закрытый шкаф (не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что пекарня еще открыта). Но не успеваю я убрать руку с выключателя, как с моих губ срывается удивленный вздох.
– Гейб, – шепчу я, закрыв ладонью рот и обозревая магазин. – Это ведь я хотела сделать тебе подарок на выпускной.
Однако Гейб, судя по всему, получил официальное одобрение от мистера Кейса на то, чтобы прийти в пекарню через несколько часов после того, как мы швырнули в воздух академические шапочки. Букеты тюльпанов (мои любимые цветы!) выглядывают из-за прилавка. Длинные ленты с ароматом ирисов струятся с потолка, переплетаясь с фосфоресцирующими звездами на веревках, обсыпанных блестками. В центре зала стоит табурет, а на нем – мой подарок, упакованный в белую бумагу и перевязанный серебряной лентой, сияющей, как хромированный бампер.
– Я был бы не я, если бы не обошел тебя по части подарков, согласись, – говорит он, захлопывая за нами дверь.
Конечно же. Стихи на день рождения, спрятанные в коробке с сувенирами, фоторамка, в которую он вставил билет на наш первый киносеанс (подарок на Валентинов день), а на годовщину – фото наших переплетенных рук в тонах сепии. Все это доказывает, что Гейб Росс на корпус опережает свою девушку по части романтики.
– Ну ничего, дождись только своего дня рождения, – грожу я ему пальцем.
– Думаешь, перещеголяешь меня? – спрашивает он, а потом выхватывает мою коробку с табурета до того, как я начинаю срывать оберточную бумагу. – Не-а, – говорит он. – Пока рано. Тут нужна торжественная церемония.
Я делаю вид, что дуюсь на него, и проскальзываю за прилавок.
– А вот ваш подарок на выпускной, драгоценный сэр, – говорю я, поднимая тяжелую стеклянную крышку с Гейбова чизкейка. – От искренне вашей меня. Всего-то придется отдаться в рабство на семьдесят три тысячи часов, чтобы возместить ущерб за весь сливочный сыр, который я перевела на первые неудачные попытки. Нет уж, ты достоин большего, чем надтреснутая корочка.
Гейб посмеивается, протягивая руки через прилавок, и склоняется, чтобы приглядеться повнимательней к моему – ладно, признаем, слегка скособоченному – творению.
– Мне вилка не нужна, я этот торт прямо с лопаточки съем.
Он стоит, опираясь на прилавок, и внезапно поднимает на меня свои зеленые, как весенняя трава, глаза. Его взгляд… у него словно есть пальцы, и они тычут меня прямо в глаза, а затем в голову, добираясь до границ самой моей души. Что-то это уже слишком, но я не могу перестать таращиться на него. Я тоже склоняюсь над прилавком; его губы едва касаются моих. Он слегка отводит голову назад; его дыхание щекочет мне щеку, но до рта я дотянуться уже не могу.
– Кокетка, – раздраженно говорю я и запускаю эспрессо-машину, а он садится на табурет.
Время от времени в магазин просачиваются вопли какого-нибудь пьяного выпускника. Вот уже почти год наша жизнь проходит именно так: мы с Гейбом уютно пристроились где-то внутри, а остальной мир пролетает мимо нас, и его шум доносится до нас приглушенно, издалека. Такова наша жизнь с тех пор, как я разлепила веки после операции и увидела у больничной койки Гейба. Его лицо четко проступало на размытом фоне палаты. Такова жизнь с тех самых пор, как я вернулась в школу после того несчастного случая. Одноклассники проносились по коридорам мимо меня, а Гейб тащил мои книги, держа меня за руку и бормотал «Все в порядке, не спеши», пока я ковыляла, стараясь не перенагрузить бедро.
Теперь, однако, в этой относительной тишине, меня одолевают мысли об упаковке в моей сумочке… упаковке с броским дурацким рисунком. А еще об окне пекарни… эти жалюзи так легко закрыть. Мы могли бы смахнуть вазы с тюльпанами на пол и лечь на прилавке, и я бы запустила пальцы в кудри Гейба, я бы разорвала его рубашку напополам…
– Я буду скучать, когда ты уедешь в Миннесоту, – бормочет он, и я подскакиваю так высоко, что чуть не взлетаю.
Я оборачиваюсь через плечо. Он взял одну из сотни брошюр «Озеро в лесу», которыми мама засыпала меня в прошлую пятницу, сразу после того, как я сдала последний школьный экзамен.