Так что следовало набраться терпения и дожидаться утра. Не знаю, что делали мои спутники, но что касается меня, то я ни на минуту не сомкнул глаз. Два или три раза в течение ночи я поднимался на палубу, надеясь все же что-нибудь разглядеть при свете звезд, но на берегу не видно было ни огонька, и из города до нас не доносилось ни звука; казалось, что мы находились в сотне льё от какой бы то ни было суши.
Наконец, наступил рассвет. Желтоватая дымка затянула все побережье, угадывавшееся лишь по длинной линии тумана более тусклого оттенка. Тем не менее мы двинулись по направлению к порту, и мало-помалу завеса, покрывавшая эту таинственную Исиду, становилась, не поднимаясь, все менее плотной, и, словно через тончайшую шелковую ткань, все более и более прозрачную, мы постепенно вновь увидели вчерашний пейзаж.
Наше судно находилось уже в нескольких сотнях метров от прибрежных бурунов, когда, наконец, появился лоцман. Он приплыл на лодке с четырьмя гребцами, на носу которой были нарисованы два больших глаза: их взгляд был устремлен в море, словно для того, чтобы разглядеть там самые потаенные подводные камни.
Это был первый турок, увиденный мною, ведь нельзя было считать настоящими турками ни продавцов фиников, попадавшихся мне на глаза на парижских бульварах, ни посланников Высокой Порты, с которыми мне доводилось время от времени сталкиваться в театре. И потому за приближением этого достойного мусульманина я наблюдал с простодушным любопытством путешественника, которому наскучили увиденные им страны и люди и который, преодолев восемьсот льё, чтобы взглянуть на новых людей и на новые страны, тотчас же проявляет интерес ко всему живописному, что ему встречается, и в восторге хлопает в ладоши, оттого что он нашел, наконец, то необычайное и незнакомое, за чем он ехал из таких далеких краев.
К тому же лоцман оказался достойным потомком Пророка: у него были яркие просторные одежды, длинная борода и неторопливые, продуманные жесты; лоцмана сопровождали невольники, которым полагалось набивать ему трубку и нести его табак. Подплыв к нашему судну, турок степенно поднялся по трапу, приветствовал, скрестив руки на груди, капитана, распознанного им по мундиру, а затем направился к румпелю и занял место, которое уступил ему наш рулевой. Поскольку я пошел вслед за ним и не спускал с него глаз, то мне удалось увидеть, как несколько минут спустя его лицо исказила гримаса, как если бы в горле у него оказался посторонний предмет, который он не мог ни извергнуть из себя, ни проглотить; наконец ценой неимоверных усилий ему удалось произнести: «Направо!» Слово это вылетело у него вовремя: еще секунда — и он задохнулся бы. После небольшой паузы последовал новый приступ — на этот раз, чтобы произнести: «Налево!» Впрочем, это были единственные французские слова, которые он выучил; как видно, его филологическое образование ограничивалось строгой необходимостью. Однако, каким бы бедным ни был его запас слов, их оказалось достаточно, чтобы привести наше судно к превосходной якорной стоянке. Барон Тейлор, капитан Белланже, Мейер и я кинулись к шлюпке, а из шлюпки выпрыгнули на берег. Невозможно описать, что я испытал, ступив на сушу; впрочем, у меня не оказалось времени разбираться в своих чувствах: неожиданное происшествие вывело меня из этого восторженного состояния.
Подобно тому, как на площадях Парижа кучера фиакров, кабриолетов и фаэтонов поджидают седоков, здесь прямо в порту погонщики ослов подстерегают приезжих. Они стоят повсюду, куда может ступить нога человека: у Квадратной башни, у колонны Помпея, у иглы Клеопатры. Но, к чести этих египтян, следует признать, что в отношении услужливости и настойчивости они превосходят наших кучеров из Со, Пантена и Сен-Дени. Прежде чем я успел разобраться в обстановке, меня схватили, подняли, посадили верхом на осла, сорвали с него, пересадили на другого, опрокинули на песок — и все это среди криков и столь быстрого обмена ударами, что я не имел времени оказать хотя бы малейшее сопротивление. Воспользовавшись минутной передышкой, которую обеспечило мне сражение, развернувшееся из-за моей персоны, я огляделся и увидел, что Мейер находится в еще более критическом положении, чем я: он был пленен бесповоротно, и, несмотря на крики бедняги, осел, подгоняемый погонщиком, уносил его галопом. Я кинулся ему на помощь и сумел вырвать его из рук неверного; мы тотчас же бросились в первую попавшуюся улочку, пытаясь спастись от этой восьмой казни египетской, о которой нас не предупреждал Моисей, но погонщики, для большей скорости вскочившие верхом на ослов, быстро настигли нас, обладая преимуществом кавалерии перед пехотой. Не знаю, чем бы все кончилось на этот раз, если бы проходившие мимо добрые мусульмане, по нашей одежде распознавшие в нас французов, не сжалились над нами и, не сказав нам ни слова и ни единым жестом не предупредив нас о своих добрых намерениях, не пришли бы нам на помощь, отогнав услужливых погонщиков ударами плетей из жил гиппопотама. Совершив к нашему удовольствию этот милосердный поступок, они продолжили свой путь, не дожидаясь от нас проявлений благодарности.