Кловис скинул с плеч камзол и укутал в него Дэлит. Тем не менее, по-джентльменски не коснувшись ни ее волос, ни кожи. Дэлит руками стянула камзол на груди, чтобы тот не упал на пол. Луизетта по-кошачьи мерцающими глазами смотрела из своей затененной ниши.
Барон встал в дверях, сам ничуть не пугаясь брызжущих в лицо крупных капель, и Дэлит поймала себя на мысли, что, несмотря на возраст, дю Приз еще мог бы считаться завидным женихом. Отчего бы ему не найти новую жену? Пусть тут, в глуши, действительно едва ли можно выбирать знакомства, но на сезон выбираться в столицу – разве этого себе невозможно было позволить? Отчего хотя бы не посетить курорт в Ньеслу, пускай и тот, что подешевле? Дэлит еще думала об этом, когда рука барона оказалась у нее на плече, мягко разворачивая и подталкивая прочь от двери.
– Дождливая ночь для чего еще годится, кроме сна? – Весело сказал барон, второй рукой выцепляя дочь из укрытия и так же ведя за собой.
Когда троица миновала дверь в столовую, навстречу им попался Уолтон. На одну его руку, точно перчатка, был намотан мешок, в другой же была… Дэлит нахмурилась, не веря, что воочию видит это. Барон запнулся, сжимая пальцы на плечах спутниц. Луизетта напряженно пискнула.
– Я же говорил, хоть одна, да попадется! – Успел радостно каркнуть Уолтон, прежде чем сообразил, что перед одним хозяином было бы уместно размахивать человеческой ногой. Но перед юными дамами – нет. Досадливо охнув, он принялся заворачивать конечность в мешок, разматывая тот с руки.
Дэлит не требовались пояснения. Жертва, несомненно, женщина – попала в капкан, и либо тот, закрученный сверх всякой меры, откусил ей ногу по щиколотку. Или же несчастная, точно волчица, сама предпочла конечности свободу.
– Хорошо, Уолтон. – Заиндевевшим голосом сказал барон. – Быть может, теперь ведьмы поостерегутся соваться в мои владения.
– Да, хозяин, – дворецкий склонился, прижимая к себе куль из мешка. – Теперь-то уж наверняка, Вы правы.
Из кокона дерюги еще виднелись пальцы. Между большим и остальными было некоторое расстояние: обладательница ноги не знала узкой обуви. Годами не знала. Дэлит перевела взгляд на Луизетту: та побледнела, закусила губу. Когда барон подтолкнул девушек к лестнице, Луизетта заторопилась наверх с заметным облегчением.
К изумлению Дэлит, в свою комнату воспитанница не свернула.
– Могу ли я посидеть с Вами еще немного?
Луизетта не призналась, что ей тревожно, впрочем, Дэлит видела это и так. И знала наперед, что случится: Луизетта непременно заснет. Что ж, Дэлит не возражала уступить свою кровать, сама она собиралась бодрствовать всю ночь.
Под утро Дэлит все же начало клонить ко сну. Она колебалась, но усталость взяла свое, и, не раздеваясь, Дэлит нырнула под одеяло рядом с Луизеттой. Кровать была узка, но две девушки уместились на ней так, чтобы не касаться друг друга. Дэлит старалась занимать только самый край ложа, опасаясь потревожить воспитанницу. И памятуя о том, как сторонились ее в столице те, кто знал о ней больше, чем другие. Впрочем, какая из ее тайн была постыднее? Хотела бы Дэлит оправдать хотя бы перед самой собой чувство любви, противное догмам Демиурга, просвещенно полагая, что искреннее чувство, невзирая на объект, не может считаться грехом. Однако в столице она совершила слишком много такого, о чем теперь жалела, хотя ею управляла только любовь. Мысли и воспоминания чуть было не прогнали сон Дэлит, но усталость оказалась слишком велика. Дэлит уснула и проспала рассвет.
Уолтон, памятуя, какой отповеди удостоился, единожды нарушив утренний покой гувернантки, с тех пор только робко стучал в ее дверь. Дэлит не всегда даже слышала его, однако ее внутренние часы редко давали сбой, в спокойное время – никогда, и она не опаздывала к завтраку. Теперь же, утомившись за ночь, она продолжала блуждать в сновидениях, даже когда слуга поскребся в ее комнату. А вот Луизетта подняла голову. В первую минуту девушка не сразу поняла, где она, не вспомнила, что случилось накануне. Стараясь не разбудить Дэлит, Луизетта стекла с кровати, щурясь от солнца, непривычно ярко бьющего в окно. После бури нередко случается поразительно ласковое тихое утро. Луизетта потянулась, зевая, и протерла глаза. Дэлит посапывала в подушку на краю кровати, по коридору слышалось шарканье шагов Уолтона. Луизетта хотела бы остаться тихой, но изумленный и не слишком-то приличествующий леди возглас сам сорвался с ее губ.
Луизетта смотрела в лицо – в глаза – своей матери.