Токарную мастерскую они нашли быстро. Александр Данилович помнил, где какие заведения находятся, ещё с тех давних времён, когда он бывал здесь с государем Петром Алексеевичем, наблюдая за постройкой первых судов.
В большом помещении стояло до десятка токарных станков, за которыми трудились молодые и старые мужики. Меншиков и Пырский подошли к одному из них, остановившись, долго наблюдали за его ловкой работой, наконец Александр Данилович, тронув мастера за плечо, обратился к нему. Тот обернулся, увидев незнакомцев, остановил станок, положил деталь и обтёр запорошенные древесной пылью руки, с любопытством разглядывая подошедших.
— Вот что, любезный, — сказал Меншиков, — можешь ли ты изготовить мне вот такие штуки?
И он развернул перед работником вытащенный из кармана небольшой листок бумаги, на котором были нарисованы шахматные фигурки.
Работник — молодой, сурового вида мужик, широколицый, низкорослый, с крепкими и широкими ладонями странно длинных рук, — взглянув, казалось, мельком на рисунок в руках Меншикова, спросил коротко:
— Шахматы, что ли?
— Шахматы, — подтвердил удивлённый Меншиков, — или знаешь такие фигурки?
— А чего не знать? Чай, у нас ими тоже забавляются.
Только сейчас Меншиков и Пырский вдруг заметили, что в помещении, где совсем недавно стоял равномерный гул от работающих станков, стало совсем тихо, а вокруг них собрались все бывшие там работники, с интересом разглядывая небывалых посетителей.
— Ваше сиятельство, Александр Данилыч, — вдруг раздался за спиной Меншикова чей-то удивлённо-весёлый голос.
Меншиков быстро обернулся и прямо за своей спиной увидел довольно молодого мужика с небольшой красивой круглой бородкой и густыми тёмно-русыми волосами, тронутыми уже частой сединой. Его серые большие глаза приветливо оглядывали пришедших.
— Разве ты меня знаешь? — удивился Меншиков. — Откуда?
— Да как же, ваше сиятельство, — улыбнулся мужик, обнажая крепкие крупные зубы, — изволили здесь бывать с государем Петром Алексеевичем.
— Да, бывало такое, — всё ещё удивляясь, ответил несколько смущённый Меншиков.
— Ну вот видите, ваше сиятельство, а я уже тогда в подмастерьях вот у него, у Трофимыча, вертелся, — указал он на мужика, с которым ранее беседовал Меншиков.
— Да как ты узнал-то меня? — не скрывая явной радости, допытывался Александр Данилович.
— Да нешто такое забудешь? Сам государь тогда вот у него, у Трофимыча, на евойном станке изволил чарку славную из чурбачка выточить, и вы при нём тоже здесь тогда были, всё высматривали да расспрашивали, — говорил словоохотливый давний знакомец.
— Ну уж ты извини меня, — с улыбкой ответил ему Меншиков, — что тебя-то я не признал.
— Да где там! — весело махнул рукой мужик. — Вы, почитай, в своей жизни тысячи таких людей повидали, где ж вам всех-то упомнить!
— Повидал, повидал, — повторил Александр Данилович не то серьёзно, не то грустно.
— Наслышаны, наслышаны про ваше несчастье, да вы не огорчайтесь особенно, — без жалости, но дружелюбно сказал мужик и, меняя тему разговора, спросил: — К нам-то зачем пожаловали?
— Да вот хочу просить Трофимыча — так ведь тебя зовут? — обратился Александр Данилович к пожилому мужику, который разглядывал нарисованные фигурки.
Тот молча кивнул.
— Вот хочу его просить, — повторил Меншиков, — такие фигурки выточить.
— Можно ли поглядеть? — спросил словоохотливый мужик, протягивая руку к листу бумаги.
— Глянь, глянь, — сказал Трофимыч, отдавая ему рисунок и, обратившись к Меншикову, добавил: — Лучше его никто такие мелкие вещицы не сработает, он у нас на этот счёт первейший мастер.
— Сделаешь? — обрадованно спросил Меншиков. — Да звать-то тебя как?
— Звать-то? — улыбнулся тот. — Люди зовут Павлом, а сделать можно, отчего ж нельзя, можно.
— Вот и хорошо, вот и прекрасно, — несколько раз повторил Меншиков. — Сможешь быстро сработать?
— А когда вашей светлости надобно?
— А как сделаешь, так и приноси, играть научу.
— Да он у нас хоть кого обыграет, — улыбнулся Трофимыч.
— Играешь? — удивился Александр Данилович.
— Маленько есть, — улыбнулся Павел.
— Посмотрим, посмотрим, каков ты игрок, — развеселился Меншиков.
Заказав мужикам изготовить ещё целый ряд нужных в хозяйстве вещей, довольные Меншиков и Пырский вернулись домой.
Павел исполнил своё обещание и скоро появился в доме, где жили ссыльные, с новенькими, искусно сделанными шахматами, одна часть которых была покрыта тонким лаком, а другая оставалась светлой. Караульные долго не хотели допустить Павла к опальному князю, пока сам Пырский, увидев его, стоящего на крыльце без шапки, не велел караульным пропустить его.
Александр Данилович, занятый разбором каких-то вещей, тут же оставил своё дело и обрадованно подошёл к Павлу.
— Сделал? Уже? Так скоро? — радостно говорил Меншиков.
— Вот извольте взглянуть, — ответил Павел, доставая из-под мышки свёрток, аккуратно завёрнутый в кусок чистой синей тряпицы.
— Посмотрим, посмотрим, — потирая руки от предвкушения удовольствия, говорил Александр Данилович.
Не спеша Павел развернул тряпицу, из которой достал новенькую доску, сделанную наподобие ящичка.
— Изрядно, изрядно сработано, — с удовольствием повторял Александр Данилович, беря в руки блестящий, разрисованный чёрными и белыми клетками ящичек. — Ба, да тут и замочек! — заметил он удивлённо.
— А то как же, — степенно произнёс Павел. — Забудешь, ваше сиятельство, защёлкнуть, возьмёшь ящичек-то, а фигурки-то и разлетятся, иди ищи их потом, — улыбнулся он, беря из рук Меншикова шахматы и открывая замочек. — Вот и вся недолга, хорошо и всё на месте.
— Молодец, ну молодец! — восхищённо воскликнул Меншиков, разглядывая маленькие, изящно сделанные шахматные фигурки, как и доска, наполовину покрытые тёмным лаком. — Дарья Михайловна! — крикнул он, повернувшись в сторону притворенной двери. — Иди-ка скорее сюда, погляди, что старый мой знакомый принёс!
Услышав весёлый голос мужа, Дарья Михайловна поспешила к нему.
— Погляди, погляди, что сработал для меня этот молодец! Знатно? — радостно спрашивал он у жены.
— Да, хорошо, — согласилась Дарья Михайловна, — совсем не хуже тех, что позабыли дома.
— Не хуже! — воскликнул Меншиков. — Да лучше, в сто раз лучше! — И, обернувшись к жене, он то ли спросил, то ли повелел:
— Награди-ка его, Дарья Михайловна, за сей труд награда умельцу полагается!
— Нет же, ваше сиятельство, — смущённо улыбнулся Павел, — какая награда? Это я себе в радость сработал. — И, помолчав, добавил: — А вот ежели поднесёшь выпить чего — не откажусь.
Садясь играть с Пырским в шахматы, Александр Данилович преследовал определённую цель — ближе сойтись со своим конвоиром и, если можно будет, путём различных подношений облегчить жизнь в заточении себе и семье. Однако, играя с Пырским, Меншиков нашёл в нём довольно искусного игрока и сильного противника. Александр Данилович забывал о своих планах и первоначально всецело отдавался игре. Но случилось так, что Степан Мартынович сам завёл речь о своём небогатом житье, о том, что женат он совсем недавно и жена извела его непомерными желаниями всяческих обнов.
Трудно перечислить, сколько кусков нарядной материи: тафты, бархата, золотой и серебряной парчи — было передано Пырскому на обновки жене.
И тут Александру Даниловичу пришла в голову мысль, исполнив которую, он мог бы сделать Пырскому богатые подарки, благо у опальных ещё оставалось немало добра. Приближалось 6 ноября — день рождения Александра Даниловича. Заказав со своей вотчины различные съестные припасы, Александр Данилович, посоветовавшись с Дарьей Михайловной, решил отметить его широко, по-княжески, словно и не было над ним никакой опалы.
Боясь всяких непредвиденных обстоятельств, Пырский потребовал к незначительной, малочисленной охране прислать дополнительно людей. Ко дню рождения светлейшего князя охрана Ранненбурга составляла без малого двести человек против тех восьмидесяти, что выехали с ними из Петербурга. На дне рождения Александр Данилович решил одарить всех солдат. Тем солдатам, которые охраняли его с самого начала пути, он распорядился выдать по два с половиной рубля, а прибывшим позже из Москвы по два рубля. Солдаты посчитали это весьма справедливым, так как не терпели нужду два месяца, что длилась их дорога от Петербурга. Капралам было выдано по пять рублей, сержантам по десяти, прапорщик получил двадцать, а капитан-поручик пятьдесят.