Москва сразу же заворожила его, и не только торжеством встречи, а чем-то другим, совершенно отличным от Петербурга. Может быть, это был чистый белый снег, лежащий в сугробах по обочине дороги, его лёгкое весёлое поскрипывание под полозьями санок, возможно, холмистость улиц, так непохожих на длинные ровные улицы Петербурга, где их однообразие ничем не радовало глаз, тогда как здесь, съезжая с горки, он ощущал давно забытую им детскую радость. Да и небо над Москвой было другим: высоким, светлым, прозрачным, в Петербурге же оно серое и низкое, казалось, лежало на крышах домов, прижимая их к земле.
Из-за огромного скопления встречающего народа поезд продвигался медленно. Наконец он выехал на Красную площадь, тоже всю запруженную людьми. Хорошо ещё, что по обеим сторонам дороги стояли войска, оберегая поезд от наиболее ретивых, пробиравшихся как можно ближе к царским санкам.
Государь с любопытством смотрел на красные зубчатые стены Кремля. За ними блестели золотом купола Успенского собора, знакомые ему по картинкам, которые когда-то показывал бывший наставник и названый «батюшка» Александр Данилович Меншиков.
Мысль о нём на какое-то время отвлекла Петра Алексеевича от увиденного, но очень скоро он отогнал её от себя, как и мысль о его дочери и об их теперешней судьбе.
Оставив Красную площадь слева от себя, прибывшие вскоре свернули на довольно длинную улицу, по сторонам которой стояли большие каменные дома, оштукатуренные и покрашенные в светлые тона, отчего улица казалась празднично чистой, словно её вымыли к светлому Христову Воскресению. Наконец государевы сани остановились возле трёхэтажного дома, окна двух этажей которого — первого и третьего — были значительно меньше окон второго этажа. Ажурные кованые ворота отгораживали дом и усадьбу, видневшуюся за ним, от проезжей части улицы.
Не дожидаясь, пока служители торопливо отворят ворота, государь выпрыгнул из саней, с удовольствием разминая ноги, уставшие от долгого стояния в санях. Наконец ворота широко распахнулись, и служители, встретившие государя, низко кланяясь, расступились перед ним.
Возле самого входа в дом, который по обычаю всех таких домов располагался внутри двора, Петра Алексеевича догнал князь Иван. Отстранив подбежавших слуг, он сам распахнул перед ним тяжёлую тёмного дуба дверь, украшенную по углам бронзовыми фигурками львов.
Широкая мраморная лестница, устланная ковром, вела в небольшие квадратные сени, украшенные картинами в золочёных рамах. Высокий молодой дворецкий в красной ливрее встретил приехавших у входа.
— Сюда пожалуйте, ваше императорское величество, — сказал он, указывая рукой налево от входа, куда уходил довольно длинный коридор со множеством выходящих в него дверей. Идя впереди гостей, дворецкий распахнул одну из них и отошёл в сторону, пропуская их вперёд.
— Хорошо, хорошо, — скороговоркой поблагодарил его государь. — Теперь ступай, я сам расположусь, где понравится.
Комната, где оказались Пётр Алексеевич и князь Иван, была просторной. Четыре её высоких окна выходили во двор, где виден был по-зимнему редкий сад с аккуратно расчищенными дорожками. Голубого изразца печь в углу комнаты испускала тепло, отчего в комнате было по-домашнему уютно. Наборный дубовый паркет натёрт и не застлан ковром, что понравилось государю, не любившему излишнего убранства: ни ковров, ни мебели. Однако он не остался в ней, а отворив дверь, вышел в коридор, приглашая за собой князя Ивана. Они долго бродили по коридору, пока наконец не обнаружили двух смежных комнат, к которым примыкала довольно большая, тёмная, без окон комната, служившая, вероятно, гардеробной.
— Вот здесь, Ванюша, мы с тобой и поселимся, — весело сказал Пётр Алексеевич, быстро обежав всё помещение, где ещё не было ни кроватей, ни другой какой-либо мебели.
— Тут же, ваше величество, пусто, — недоумённо оглядывая пустые комнаты, ответил князь.
— Ничего, ничего, Ванюша, я сейчас прикажу поставить здесь кровати. Зато мы тут рядом с тобой будем! Не придётся, как тогда у «батюшки», — он опять назвал Меншикова забытым именем «батюшка», — стену рубить, помнишь?
— Ну как не помнить! Это ведь тогда Лизхен к тебе туда приходила? — многозначительно улыбнувшись, спросил государя князь Иван.
— Будет, будет тебе, Ванюша, не вспоминай о том! Не вспоминай!
— Хорошо, хорошо, не буду больше о том поминать...
Они не закончили разговор, как в комнату вошли сестра Петра Алексеевича княжна Наталья, Андрей Иванович Остерман и целая толпа озабоченных придворных.
— Господи! — воскликнула княжна Наталья. — Наконец-то мы тебя сыскали!
— Сыскали? — удивился Пётр Алексеевич. — Разве мы потерялись?
— Не потерялись, нет, — смешалась сестра, — но вас все разыскивают, чтобы отвести в приготовленные покои. А вы, ваше величество, — добавила она не то шутя, не то серьёзно, — изволите скрываться ото всех.
— Приготовленные покои? — изумлённо протянул Пётр Алексеевич, вопросительно глядя на князя Ивана.
— Да-да, ваше величество, вам приготовлены покои в другой половине дома, — стараясь говорить строго, произнёс Остерман.
— Нет-нет, — резко оборвал его молодой государь, — мы с князем Иваном уже сыскали себе покои и никуда отсюда не уйдём. Ведь так? — обратился он к князю, молчаливо стоявшему рядом.
— Как вашему величеству будет угодно.
— Да-да, — начиная сердиться и притопнув ногой, сказал государь.
— Но тут же нет ничего, — заикнулся было Остерман.
— Нет, значит, должно быть, — всё тем же повелительным тоном произнёс Пётр Алексеевич.
— Хорошо, хорошо, — тут же согласился Андрей Иванович, — я сейчас же распоряжусь, чтобы сюда внесли всё необходимое.
— Только без ковров и разных столиков, — приказал Пётр Алексеевич.
— Хорошо, хорошо, — снова согласился Остерман, — как прикажете.
— Вам дай волю, — смягчаясь, ответил Пётр Алексеевич, — вы натаскаете сюда всякой всячины, так что и ступить будет некуда.
— Послушай, Петруша, а чем тебе столики и всякие мелочи, как ты говоришь, не угодили? — недоумевая, спросила сестра.
— Не угодили, и всё тут! — ничего не объясняя и вновь начиная сердиться, ответил государь.
— Хорошо, хорошо, — примирительно сказал Остерман, — а сейчас, ваше величество, извольте пройти в столовую, обед уже подан. Ведь вы с самого утра, как в Москву въехали, ещё не ели.
— А вот это верно! — обрадовался Пётр Алексеевич. — Я совсем позабыл про обед. Идём, князь Иван, ты ведь тоже небось есть хочешь?
— Очень хочу, — улыбнулся тот.
Первые несколько дней пребывания в Москве прошли в суматохе. Погода, вначале такая весенняя, резко изменилась. Чуть ли не каждый день было темно и сыро, а с низкого, как в Петербурге, неба летел мокрый липкий снег. А то вновь подмораживало, светлело, на небе по вечерам перемигивались далёкие звёзды, а выпавший снег сковывало морозом так сильно, что можно было не проваливаясь ходить и ездить по нему до тех пор, пока полуденное солнце не пригревало его.
Однажды, когда кругом все крепко спали, не исключая и стражи, расположившейся рядом с покоями государя, дверь в его опочивальню тихо отворилась и, неслышно ступая, в неё вошёл князь Иван. Подойдя близко к постели государя, он легонько коснулся его плеча и тихо позвал:
— Ваше величество!
Государь крепко спал, что-то шепча во сне. Князь Иван вновь дотронулся до плеча спящего, потряс сильнее и громче позвал:
— Ваше величество, Петруша!
Пётр Алексеевич, пробудившись, рывком сел на постели и, протирая глаза, с удивлением уставился на неожиданного гостя.
— Ванюша! Ты? — наконец произнёс он, разглядывая одетого по-уличному друга. — Что так рано? — Он посмотрел на зашторенное окно, сквозь которое не проникал даже самый слабый свет.— А что ты так вырядился? — спросил он, ничего не понимая со сна и по-прежнему разглядывая необычный наряд князя, на котором был надет короткий овчинный тулупчик и такая же шапка.