- Тогда ты искусно играешь, Дженсен.
Молодой человек внимательно посмотрел на принца:
- Ты не хочешь меня, господин?
- Почему ты так решил?
- Потому что у меня уже болит все тело от желания, но мы говорим о твоем отце и моем господине.
Халед откинул голову и засмеялся.
- Нет. Не думай так. Продолжай, - попросил он, снова укладывая руки на бедра наложника. - Сейчас тебе не нужно думать о ком-то другом.
- Я хочу думать только о тебе, господин, - Дженсен чуть улыбнулся и облизнулся.
- Я нисколько тебе в этом не препятствую, - благодушно отозвался принц. - Но… - он снова их перевернул, - ты слишком нетороплив, я понимаю, тебе хочется растянуть удовольствие. Но я становлюсь не слишком терпеливым, благодаря твоим губам.
- А как же мои руки, господин? - все же спросил Дженсен, хотя одергивал себя от подобных игр. Его ладонь вновь осторожно прошлась по животу и снова огладила внизу. Вторая же несмело коснулась густых волос и запуталась в них.
- Твои руки так же умелы, как и губы.
- Мне приятно касаться тебя, - признался Дженсен.
И это было правдой. В первый год после того, как он попал во дворец, Дженсена мутило и даже тошнило, во второй - он ненавидел всё вокруг, а через три года он запер самого себя в памяти, оставив лишь то, что хотели видеть. Маска приросла на несколько лет, но, как оказалось, не намертво. Именно поэтому сейчас он чувствовал себя как птица-феникс из сказок матери. Он словно возрождался из пепла.
Халед на мгновение прикрыл глаза, а затем несильно сжал запястье руки, которая настойчиво поглаживала пах, и наконец-то заставил чужие пальцы сжаться вокруг своего давно вставшего органа.
Дженсен этого слегка не ожидал, но пальцы сомкнулись, и он ощутил, как по венам будто огонь желания разнесся буквально в несколько мгновений. В его руке сейчас была словно жизнь другого человека, словно что-то надломилось и изменилось в нем самом. Это пугало и завораживало.
- Ты большой.
Принц выдохнул и пробормотал:
- Дженсен, мое терпение истончается.
Дженсен раскинул ноги.
Принц, увидев это, отстранился и выпрямился.
- Щедрое предложение, но нет. Для начала тебе придется сходить в ванную и принести мне любое масло, какое найдешь.
- Не нужно, господин, - прошептал Дженсен.
- Я считаю до пяти. Если ты не успеешь, то останешься ни с чем. Раз…
Дженсен видел, что принц не шутит, а потому подорвался и бегом побежал в соседнюю комнату.
- Два…
Принц Халед был на удивление честен с ним, это подкупало, это возбуждало. И Дженсен лихорадочно принялся копаться среди стеклянных флаконов, откупоривая пробки, принюхиваясь, да так и бросая - на закупоривание у него…
- Три…
…не было времени. Открыв очередную склянку, он наткнулся на кисловатый запах лимонов - этот флакон он и понес бегом в спальню.
- Четыре, - сказал принц, когда он запрыгнул на кровать. Халед улыбнулся. - Ты трогал меня везде, избегая члена. Теперь тебе придется это сделать. Смажь его маслом, и смажь как следует.
Наложник отрывисто кивнул и подполз ближе. Халед упал на спину, приглашающе раскинул длинные ноги по кровати и стал внимательно наблюдать.
Дженсен тоже замер. Он все любовался и никак не мог оторвать взгляда от великолепного тела принца. Даже блики на коже завораживали так, словно его околдовали.
- Дженсен?
- Прости, господин, - повинился он. - Просто ты очень красив. - Он встряхнулся, откупорил склянку и вылил на ладонь немного масла. По комнате тут же разлился терпкий аромат лимона. Дженсен не удержался и чихнул. - Прости, господин.
Халед улыбнулся:
- Ничего.
Молодой человек кивнул и одной рукой кое-как закрыл бутылочку, бросив куда-то в покрывала, а второй ладонью потянулся к принцу.
Дженсен обхватил блестящей от масла ладонью твердый горячий член и принялся водить по стволу, обильно смазывая маслом, втирая. Масла было много, оно капало с его руки на пах. Дженсен, увидев это, принялся второй рукой втирать масло и туда, размазывая по бедрам и животу принца. Комната наполнилась крепким ароматом лимона. Может, это дурман говорил в нем, может что-то другое, но Дженсен вдыхал этот запах и дурел от него. Принц закрыл глаза и откинул голову, шумно и часто дыша через нос. Он не останавливал наложника, пусть. Руки были умелы, а желание их хозяина очевидным. Он давно не испытывал ничего подобного, а потому тоже хотел насладиться.
Когда возбуждение принца стало нестерпимым, Дженсен вновь оказался на кровати, лежа на спине. Он смотрел на принца блестящими глазами и тихо улыбался, раздвигая ноги. Принц ему усмехнулся, склонился и поцеловал - крепко, жарко, пока входил в него, не встречая сопротивления. Гаремный мальчик, как ни крути. Но теперь Дженсен сам обхватил его руками, прижался теснее, выгибаясь и сжимая мышцы внутри.
Одним из преимуществ Дженсена, как любимца многих, было его тело. Потому что он знал, что и как с ним делать. И если другие быстро надоедали визирям и гостям, потому что тело изнашивалось, то Дженсен сразу понял, что с ним будет, и вычитал в одной книге несколько уловок и упражнений, - остальные придумал сам - держа себя в тонусе и иногда даже легком напряжении. Поэтому, несмотря на шквал эмоций и ощущений, тело тут же подстроилось, и Дженсен начал сжиматься, ритмично и достаточно часто. Халед был… другим. Он не пытался насытиться, он двигался размеренно и плавно, что делало ощущения приятными для обоих… любовников.
Это слово всегда было для Дженсена лишено смысла. Однако сейчас его определенно не использовали, им наслаждались, и в груди от этого тлело приятное чувство. Тем более, что и он, прикрыв глаза, наслаждался.
Халед, будучи лишенным соблазна гарема, не был столь эгоистичен, каким мог показаться. Пусть не совсем всегда, но наслаждались обычно оба - и он, и тот, кто был в его кровати. Ему не были чужды плотские утехи, но и жизнь его не строилась на удовлетворении лишь животных инстинктов. И менять свои привычки он не собирался. К тому же Дженсен был хорошим мальчиком, во всяком случае, сейчас, с ним, и он, как никто, его понимал - его и его чувства. Пусть насладится. Пусть попробует что-то, отличное от привычного ему. Это, конечно, была палка о двух концах, но… как говорил его прадед: “Делай добро и бросай его в воду. Оно не пропадет, добром к тебе вернется”. Конечно, прадед говорил это не в буквальном смысле, в их землях воды было не слишком много, и каждый год часть посевов погибала от засухи. Повзрослев, он понял, что сказанные слова были метафорой. Но сейчас он именно этим и занимался - делал, как говаривал прадед. И ему нравилось.
Ему нравилось, как постанывал Дженсен, как выгибалось его тело, как сжимались мышцы внутри. Наложник наслаждался, это было заметно - непривычное к подобному тело периодически дергалось, словно пыталось вернуться к чему-то другому, но движения и ощущения, даримые им, заставляли тело расслабляться и отдаваться этим ощущениям. И тому, кто их дарил. То есть ему, принцу.
Закусив губу, Дженсен цеплялся за плечи и руки Халеда, то ли пытаясь оттолкнуть, то ли пытаясь обнять сильнее. Этот мужчина не только брал, но и отдавал.
С Дженсеном еще никто так себя не вел, даже шейх. Да, он был часто добр и позволял ему кончать, но те ощущения ни в какое сравнение не шли с тем, что происходило сейчас.
А еще ему хотелось целоваться. Не сдержавшись, он приподнялся и коснулся губами шеи Халеда, ощутив под языком снова ту самую жилку жизни, которая сейчас быстрыми толчками гнала кровь. Прикрыв глаза, он тихо стонал, боясь показать свой настоящий голос, не зная можно ли это делать.
Принц чуть улыбнулся, поймал губы наложника своими, прижал его своим телом к кровати. Движения его стали более быстрыми, более рваными, более глубокими. Как и его поцелуи. А пухлые губы Дженсена были созданы для поцелуев. Этим принц и пользовался, с жадностью целуя, заглушая даже эти тихие стоны. Ему было интересно, насколько громко может звучать, но сейчас это было никому не нужно.