Княгницкий не заметил, как из комнаты вышла машинистка. Когда она вернулась, он увидел ее растерянное лицо, незастегнутую блузку, обнажившую грязную шею стареющей женщины, и это почему-то напомнило ему об очередных неотложных вопросах. Их было много и каждый требовал хозяйского взгляда и окрика.
Надо было особо подумать об убранстве местечка и площади. Княгницкий хотел наметить место, где должна была стать трибуна, но в удивлении остановил руку на полпути: в комнату вошла дочь Володеева. Княгницкий увидел чистый большой лоб, ничего не видящие глаза, в которых бились полоски света.
Как всегда перед решительным моментом, Княгницкий подумал о том, что могло привести дочь заложника к нему.
«Машинистка предупредила ее, и она пришла просить за отца».
Он заметил, что слишком пристально смотрит на ее стан и косы, и перевел взгляд на ее длинные, выгнутые назад пальцы. Почему-то он решил, что человек с такими пальцами к жизни непригоден: ими жизнь не возьмешь в кулак, не удержишь.
Досадуя на себя, он сказал:
— Вы пришли просить за отца?
Она склонила голову.
— Вы напрасно потрудились, товарищ. Ваш отец не позже завтрашнего утра будет доставлен в город.
Слова были жестоки, хотя Княгницкий старался их смягчить улыбкой.
Она покачнулась и хотела уйти, но у нее подогнулись колени, и она упала перед Княгницким на пол.
Она согласна на все, что этот человек потребует от нее. Быть может, он хочет, чтобы она стала его наложницей, — она повторила вычитанное из книги, — она и на это согласна.
Слово было сказано, его услышали находящиеся в соседней комнате. Яша ядовито улыбнулся: «хочет купить комиссара!»
Его опасения были напрасны. Предуика поднял девушку и, поддерживая ее за плечи, вывел из комнаты. Княгницкий был чуть бледнее обыкновенного и сердито ерошил ус. Наступило неловкое молчание людей, нечаянно подглядевших чужую жизнь и горе.
Затем пришли посетители, день завертелся, и под шум окованных железом мужицких сапог Княгницкий насильно втянул свои мысли в русло мужицких интересов, как втягивают грузное тело в щель нерастворившейся двери. В этот день Княгницкому это было труднее сделать. Он думал о том, что девушка предпримет дальше, — «верно пойдет к Мухоморову просить». Он хотел предупредить его, но потом забыл об этом.
Вечером Княгницкий раньше времени ушел к себе в комнату. Он машинально завел часы с пестрым циферблатом, похожим на скворешницу, и передвинул по ошибке стрелку на двенадцать часов. Белый круглый циферблат стал похожим в полутемноте на лицо девушки. Покоряясь неизбежному, Княгницкий вспомнил ту, которую любил и которая ушла от него. Она умерла от базедовой болезни, полученной в тюрьме. Задыхаясь, она подозвала его к себе — он стал перед ее кроватью на колени — и положила его руку к себе на грудь, на живот и ноги. Он ощутил биение ее сердца, звучавшего, как колокол, звон которого никому не слышен. Она прощалась с жизнью.
Большие глаза сделались матовыми, как круто заваренный белок, посинели губы. Прижимая руку Княгницкого к себе, она отошла от него на расстояние, никем до сих пор не вымеренное и не исчисленное.
И хотя трезвый рассудок и сознание протестовало, Княгницкий сравнил двух женщин — одну ушедшую, другую почти незнакомую, с высоким лбом и крепкими ногами — дочь крупнейшего торговца.
Произнес вслух:
— Княгницкий!
Его фамилия неприятно хрустела в зубах: должно быть, она происходила от фразы «перед князем ниц».
Падал ли ниц перед князем его предок или перед предком падали другие? Первое предположение было вернее, так как Княгницкий знал свою родословную до деда, деревенского кузнеца и первого в селе похабника, на которого подозрительно смахивали многие молодые парни ближайших деревень.