- Какой второй вариант? – снова хмурюсь я. Он замолкает, закусывает губу.
- Ладно, – говорит он, – суть программы в том, что тебя помещают на месяц в незнакомую семью, в другую среду, так сказать, и ты учишься жить без своих темных дел …если понадобиться программа будет включать и лечение от наркотиков.
- Я не принимаю, – говорю я, и вижу сомнение в его глазах, и в принципе его можно понять, я был накачен наркотой со слов инспектора. И я не я, если не узнаю, кто меня так подставил.
- В общем, чтобы программа пришла в действо, нужен толчок. Этим толчком должен будешь быть ты.
- Вы промахнулись, профессор, – качаю я головой.
- Я так не думаю, – говорит он, - но выбирать только тебе.
Я на мгновенье задумываюсь. « Тюрьма эта такое дерьмо, где тебя в один день могут отрахать во все дырки несколько чуваков», именно эти слова Размика из братства, отсидевшего за решеткой три года всплывают в моей голове. И они не внушают оптимизма.
- Какая семья? – неохотно спрашиваю я.
- Моя.
- Ваша? Вы будете наблюдать за мной как за чертовым хомячком? Что у вас для меня, клетка с колесом?
- У меня нет такой большой клетки, – вполне серьезно разуверяет меня Юрий Викторович, – но у меня есть дом, достаточно большой, и одна комната уже подготовлена для тебя.
- Ваш дом? – удивляюсь я.
- Именно.
Мне на мгновенье кажется, что передо мной сидит сумасшедший. Но если у него ключи от моей свободы, мне пофиг, пусть это будет хоть Чак Норрис.
- И что я буду делать в вашем доме?
- Ты будешь членом моей семьи.
Мне кажется, что мне слышится, но нет, он сказал именно это.
- У меня есть семья.
- Я в этом не сомневаюсь. И я не прошу от нее отказываться.
Наступает минутное молчание.
- А вам от этого что? – спрашиваю я.
- Что?
- Что вы будете иметь с этого?
- Видишь ли, я оптимист по жизни, и я верю в исправление человека…некоторых людей. Я вижу в тебе много хорошего. Ты даже сам не видишь этого. И просто губишь себя. Так что, отвечая на твой вопрос, могу сказать так, хочу сделать мир чуть лучше.
- Я полон дерьма, – предупреждаю я.
- В каждом человеке есть хорошее, даже в самом плохом, - говорит он и снова встает, – а теперь нам нужно связаться с твоими родными и составить договор.
- Какой договор?
- В случае неудачи или бегства, или нарушения правил, ты возвращаешься в тюрьму и отсиживаешь свой срок, – выдыхает профессор и протягивает мне руку, – надеюсь, его не нужно будет применять.
Я, молча, пожимаю его сильную руку.
Потом через час приезжает мама, она смотрит на меня с большим осуждением, в ее глазах лишь слезы, и я готов на все, чтобы осушить их. Она внимательно выслушивает профессора, уже при его друге Страшные-Глаза. И говорит, что ей нужна минута с сыном.
- Что ты наделал? - дает она мне весомый подзатыльник, – разве это мое воспитание? Разве так ты чтишь папин прах?
- А что? Я продолжаю его дело, – говорю я и снова получаю подзатыльник. Моя мама скрещивает руки на груди и демонстративно отворачивает. Я глубоко вдыхаю и подхожу к ней. Обнимаю за плечи, она разворачивается и плача обнимает меня.
- Твой папа никогда не был наркоманом. И я надеюсь, тебе хватило ума согласится с этим профессором.
- Ма, я не уверен, что это хорошая идея, – снова подзатыльник, на этот раз более легкий.
- Микаэл, послушай меня хоть раз. Если выпадает что-то хорошее в твоей жизни, держись за это двумя руками. Этот человек, то самое хорошее.
- А как же вы?
- Сынок, поверь, с нами нечего не произойдет.
После мама подписывает договор, и мы едим домой за моими вещами. Перед домом София играет с девочками в резиночки. Увидев меня, она подбегает.
- Ты хромоногий и вонючий, словно БМЖ, – говорит она.
-Ты очень милое создание, - говорю я, касаясь пальцами ее щеки. Я захожу домой, буквально на пять минут. Принимаю душ и смываю всю грязь с себя. На моей правой ноге огромный синяк, который заставляет ныть всю ногу. Я быстро кидаю свои вещи в пакет. Вот в один пакет и помещаюсь весь я. Это даже забавно.
На улице возле черной девяносто девятки стоит Юрий Викторович, тихо переговариваясь с мамой, она смотрит на землю и кивает. Рядом стоит София, и явно не понимает что происходит.
- Ты готов? – спрашивает Юра. Я сажусь на приситки перед сестрой и раскрываю руки.
- Иди, обними брата, – говорю я.
Она недоверчиво смотрит на меня, но выполняет мою просьбу. Я целую ее и крепко к себе прижимаю.
- Будь умничкой и слушайся маму. Если что звони. Азис, ты меня поняла?
Софи кивает и теребит мои волосы.
- Ты уезжаешь?
- Да, кянк.
- Надолго?
- Не успеешь глазом моргнуть, уже здесь буду.
- Я займу твою кровать! – говорит София, смеется и отбегает к притихшим подружкам, чтобы продолжить свои игры.
- Благослови тебя Господь, – крестит меня мама и целует в лоб. Мы садимся в машину. Я оглядываю салон.
- Тяжело после шика к простоте привыкать? – спрашиваю я, устраиваясь поудобнее. Профессор заводит машину.
- Мне не привыкать, – отзывается он, – тем более ко всему в этой жизни нужно уметь приспосабливаться.
И я согласен, он чертовски прав.
- Я надеюсь, ты понимаешь, что тебе нельзя в течение месяца поддерживать контакты со своим районам – говорит он и мы, пересекая большую дорогу, въезжаем в «Изумрудный». Неудивительно.
- А как же школа? – спрашиваю я.
- Ты ходишь в школу? – удивляется профессор – И как успехи?
-Думаю, они могут вполне вас удивить – отзываюсь я. Юрий Викторович закусывает нижнюю губу, затем мельком смотрит на меня.
- Я постараюсь сделать так, чтобы тебя перевели в нашу школу.
- Ну-ну, – говорю я, мне совсем не прельщает мысль об учебе бок о бок с мажорами, но выхода не было.
Неожиданно мы останавливаемся.
- И так, а теперь некоторые правила проживания в моей семье. У нас в доме существует правила, которые все члены семьи должны выполнять. Первое никакой ругани в доме, у меня маленький крайне впечатлительный и любопытный ребенок в доме, никаких приставаний к моей дочери…
- Проф, я не могу отказать девушке.
Он сурово смотрит на меня. Я поднимаю руки.
- Окей, окей. Но я просто боюсь, что она не сможет устоять против этого, – я показываю на свое лицо. Профессор качает головой и продолжает:
- Каждый выполняет обязанности по дому, которые распределяет моя теща. Ты так же, как моя дочь иногда будешь помогать в кафе. Если будет что-то еще по ходу, я скажу, – он снова начинает движение, и вскоре мы подъезжаем к высокому кирпичному забору, за ним виднеется большой кирпичный двухэтажный дом.
Я не спешу выходить.
- Добро пожаловать – говорит Юрий Викторович и, открывая дверь, выходит из машины. Калитка широко распахивается и оттуда пулей вылетает мальчишка с растрепанными волосами и виснет на шеи Юрия.
- Па-апа! – кричит он во все горло. Может этот Юра не так часто видеть своих детей, потому что ощущение именно такое. Я выхожу из машины и прислоняюсь к бамперу. И в этот момент в проеме калитки появляется девушка. Ее цвета молочного шоколада волосы собраны в небрежный пучок, ни грамма косметики на лице, ее серые миндалевидные глаза, похоже на профессорские, как и пухлые губы. На ней растянутые спортивные штаны и необъятная футболка желтого цвета, с надписью на груди: « Хочешь меня? Улыбнись!». Под мышкой она держит футбольный мяч.
- Привет, пап, – говорит она и целует профессора. Он с особенной нежностью заправляет ей выпавшую прядь волос. Он обнимает своих детей и разворачивает их ко мне.
- Познакомитесь, это Микаэл и он будет жить с нами некоторое время. Это Алексей и Маргарита, мои дети.
Я вижу, с каким любопытством они меня изучают, и я не отстаю от них. А в моих ушах звучит песня « Чита-Грита Чита – Маргарита…», затем я, смотря на ее надпись, начинаю улыбаться. Меньше всего ей подходит это женственное имя. Ее будут звать Чита. От сегодня и во веки веков.