— Тогда звонил бы в НАСА, — вполне серьёзно заявляет Марк.
Чувствую затылком, что он сократил между нами расстояние до неприличного. Еще не касается меня, но исходящее от него тепло пробивает все жалкие сантиметры между нами, сковывая и подчиняя. И я предательски дрожу.
— Твое клацанье зубов слышно по всей округе. Иди ко мне, — тихо усмехается Марк, а его ладони ложатся на мой живот.
Я легко оказываюсь притянута к груди Громова. Каменной и горячей. Прильнув к моей макушке подбородком, Марк сильнее сжимает меня в своих объятиях, а я закрываю глаза и податливо растворяюсь в них. В его руках по-другому не получается.
— Tu sens la fraise. Je veux t'embrasser*, — шепчет Марк, ведя носом по моим волосам.
Его сиплый выдох тёплой тяжестью отзывается где-то внизу моего живота. Не понимаю ни единого слова, но моему телу это не мешает слишком остро реагировать на голос Марка. Он растекается внутри меня лавой. Горит и заставляет гореть самой.
— Я не знаю французского, — шепчу в ответ и вжимаюсь в его руки все сильнее.
Проведя ладонью по изгибу моей талии, Марк разворачивает меня к себе. И сердцу в груди уже тесно, когда он пальцами приподнимает моё лицо за подбородок, заставляя открыть глаза.
Взгляд Марка полыхает из-под полуопущенных, непростительно длинных ресниц. Он облизывает свои губы и мучительно гипнотизирует мои, проводя по их контуру большим пальцем.
Не надо знать, надо чувствовать.
Я делаю лишь один вдох, а выдох превращается уже в тихий стон, потому что Марк накрывает мои губы поцелуем. Влажным. Горячим. Глубоким. И я не хочу ему сопротивляться. Не могу. Я обвиваю его за шею, тянусь на носочках и позволяю ворваться настойчивому языку в мой рот. И позволяю впечататься вкусу и запаху Марка в каждый миллиметр моего сознания.
Я сдаюсь без боя волнам дрожи и непонятному, крышесносному чувству, пульсирующему внутри меня.
Да и сопротивлялась ли я Громову вообще?
Л Л Л
В общагу Марк привозит меня за пару минут до ее закрытия. И честно пытаемся добраться до ее дверей как можно быстрее, но целоваться и бежать одновременно...
— Марк, все. Пусти, — смеюсь, уворачиваясь от тысячного поцелуя.
— Не могу. Еще хочу. еще и еще. — он прижимает меня к себе, делая жадный шумный вдох у моего виска.
— Меня сейчас не пустят.
— Значит, будешь ночевать со мной, — хрипло выдыхает Марк мне в ухо.
— Громов! — фыркаю с шутливым недовольством и с мольбой смотрю в чёрный омут его глаз. — Отпускай меня.
Хотя не хочу этого сама. Мне бы еще совсем немного его рядом.
Поджав губы и с кислым выражением лица, Марк выпускает меня из объятий. Как истинный джентльмен открывает и придерживает мне дверь.
— До завтра, — тоскливо бурчит он.
Не удержавшись, снова встаю на носочки, дарю быстрый поцелуй его губам и заставляю себя проскользнуть в открытую дверь. Прикладываю пропуск к турникетам, кивком здороваюсь с консьержкой и, на плохо слушающихся ногах, преодолеваю парочку ступеней к лифту.
— Лика! — громкий бас врывается в тишину холла общаги.
Не могу удержаться от улыбки и бешеного пульса, когда оборачиваюсь. Темноволосая голова Марка выглядывает из-за приоткрытой двери. А уже через секунду он появляется там весь.
И я как завороженная смотрю на то, как двухметровый Громов вихрем влетает в общагу и, опершись одной рукой о турникет, легко перепрыгивает его.
Еще парочка шагов, и Марк рывком за талию притягивает к себе. А потом с горящими глазами снова впивается в мои губы поцелуем.
Яростнее и жестче, чем это было всего несколько минут назад. Вдавливает в свое крепкое тело, которое ясно демонстрирует, куда хлынуло все напряжение в нем. У меня подкашиваются ноги... Для меня это перебор. Слишком. Но пока его нетерпеливые губы мучают мои, низ живота ноет так, что я не понимаю, как вообще можно унять это чувство?
— Да что ж вы творите! Я милицию вызову сейчас, — слышится скрипучий голос бабы Нюры из ее каморки.
Дрожащими руками отталкиваю Марка и умоляюще качаю головой:
— Уходи.
В глазах Марка дико расширены зрачки, а его грудь неровно вздымается. Грубо потерев лицо ладонями, он запускает пальцы в волосы и тягучим выдохом лохматит их. И мое сердце дёргается вниз. Передо мной взъерошенный, с напряжёнными скулами и с жутко потерянным взглядом Громов.
Не говоря ни слова, он покидает пределы общаги по той же схеме. В холле остаемся я, мое грохочущее сердцебиение и любопытный нос бабы Нюры, выглядывающий из окошка комендантской.