Перевожу: в жопу мира они не ездят.
Ну и похуй. У деда в шкафу консервация есть. Вряд ли свежак, но мне сейчас на все похуй. Траванусь, вызову скорую, пусть везут меня в больницу, пусть Василиса откачивает.
Открываю сразу несколько банок, пью вискарь, закусываю огурцами и кабачковой икрой.
Что ж так хуево, а?
Представляю, что я траванулся, а меня откачивает толстая Мария, и становится еще хуже.
Отставляю огурцы, вискарь и решительно поднимаюсь. Нет, только не Мария. А я иду спать, хватит с меня на сегодня потрясений.
Наступаю на что-то мягкое, в ногу впиваются острые когти.
— Васька, сука! — отскакиваю в сторону. Это я ему на хвост наступил. Так темно же, не видно ни хера. Надо все-таки лампочки вкрутить, а то так и ноги переломать можно.
Подсвечиваю фонариком на телефоне и вкручиваю по очереди. А из головы Василиса не идет. Засела, зараза, как заноза, сам не понимаю, почему.
Лучше бы я ее не впускал, лучше бы настоящая шлюха ко мне попала. А то чувствую себя полным гондоном, даже увиденная возле больницы сцена не помогает.
Специально прокручиваю в голове как Василиса повесилась на шею утырка с красной рожей. Как он своими ручищами ее за талию тоненькую лапал.
Что если он ее еще и трахает?
Табурет под ногами скрипит, снизу доносится требовательное мяукание.
— Подожди, Василий, не отвлекай. Еще одна лампочка осталась, — отмахиваюсь от кота. Он трется об ножки табуретки и утробно урчит.
Тянусь к лампочке, табурет подо мной трещит и заваливается набок. Взмахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, но не получается. Со всего маху заваливаюсь на пол, Василий в последний момент успевает отскочить в сторону.
— Сукааааа!..
Руку пронизывает острая боль, от которой темнеет в глазах. Блядь, я что ее сломал?
Спокойно, Байсаров, не дергайся. Сам виноват, если в голове мысли только о больнице, скорее будет странно в эту больницу не попасть.
Дотягиваюсь до телефона, набираю номер неотложной медицинской помощи.
Это вам не доставка еды, надо отдать должное, карета прилетает практически сразу.
— У вас или вывих, или растяжением, но лучше сделать рентген, — говорит фельдшер, и меня грузят в машину.
В больнице мне делают рентген, снимок показывает вывих с растяжением.
— У вас температура, возможно на фоне травмы, — говорит доктор. — Хотите остаться у нас до утра?
«Это отравление. Консервацией...» — хочу сказать, но не могу. Проваливаюсь в темноту.
Глава 7
Василиса
Этой ночью, как назло, нет времени даже присесть.
По скорой привозят одного пациента за другим. Перевязки, уколы, рентген.
Я бегаю с первого на третий этаж как ужаленная.
Вот только к трем часам ночи нахожу минутку передохнуть.
Захожу в ординаторскую, ставлю греться чайник.
— Василиса, вот ты где, — Антон Аркадьевич заходит как раз в тот момент, когда я опускаю пакетик с чаем в чашку.
— Новенького привезли?
— Не переживай, можешь чай спокойно выпить, а после в третью палату сходишь. Нужно температуру померить, перевязку сделать и укол. Там вывих с растяжением. Он еще что-то про консервацию бормотал. Но его бы еще прокапать. Набрался мужик нормально.
— Хорошо, Антон Аркадьевич, — киваю согласно. Это не первая моя ночная смена, я ко всяким пациентам уже привыкла.
Чай пью быстро, язык обжигаю. Хоть Петрухин и сказал, что я могу не спешить, но чувство вины покалывает изнутри. Там пациенту плохо, а я чаи гоняю.
В третью палату захожу тихонько. Сюда дедушку еще вчера положили, когда его будят, бухтит так, что всем места мало сразу становится.
Нового пациента замечаю сразу. Он на кровать полностью не помещается, у нас кровати старенькие, под высоких не рассчитаны. А у этого голова вниз свисает. Сам он лежит в позе звезды на кровати.
— Василиса, ну слава богу!
Георгий Петрович начинает бухтеть сразу, как я захожу.
— А вы чего не спите, Георгий Петрович?
Ставлю на столик свой поднос с лекарствами. Ближе к пациенту подхожу.
— А как с ним уснешь?! Он то храпит, то стонет! То медсестричку зовет! Вот ты пришла наконец-то!
Головой качаю, мужчине плохо, наверное, но Георгий Петрович все за свой сон переживает.
Петрухин вроде говорил, что пациента Давид зовут. Внутри что-то сжимается. Прям как дедушку, к которому я вчера ездила укол делать, а в конечном итоге...
Зажмуриваюсь, волосами встряхиваю. Нельзя сейчас об этом думать. Я на работе. После буду себя изнутри съедать.
— Давид, — присаживаюсь рядом с пациентом, тихонько зову.
От мужчины и правда алкоголем пахнет. А в следующую секунду этот запах еще острее становится. Потому что пациент с перепугу на меня выдыхает.
Назад подаюсь и только чудом на пятую точку не заваливаюсь. Мне еще повторения вчерашнего не хватало.
— А, ты, — Давид хмурится, когда на меня смотрит, будто мы с ним уже знакомы.
— Я пришла температуру померить и перевязку сделать, — быстро на командный тон перехожу.
Мужчина хмурится, смотрит на меня странно как-то, аж мурашки по коже.
— А другая медсестра есть?
— Слышь, не выеживайся там! Делай что нужно, и зубами к стенке ложись! Мне выспаться надо, у меня укол в семь утра!
Георгий Петрович заводиться начинает.
— Все, дед, угомонись, — мужчина на кровати садится и тут же сквозь стиснутые зубы матерится. По привычке хотел на руку облокотиться, на ту, что с вывихом.
— Блядь, — шипит.
— Ну так как, перевязку делаем или до семи утра другую медсестру ждать будете?
И снова он на меня странно смотрит, внутри все судорогой стягивает.
— А ты хорошо перевязки делаешь? — с прищуром спрашивает.
— Еще никто не жаловался. Руку свою протягивайте, а после температуру мерить будем.
— А если бухтеть дальше будешь, то ректально!
Снова Георгий Петрович голос подает. Сосед ему точно не по душе пришелся.
— Дед, ты спать собирался? Утро уже скоро!
— Слышь...
— Георгий Петрович, вы же хотите, чтобы я вам утром укол сделала, правда? А то после меня Галя заступает...
Знаю, что дедушка Галю недолюбливает. Бурчит, что после нее синяки остаются. Всегда просит, чтобы я ему укол сделала.
— Замолкаю. Умеешь ты, Василиса, убеждать.
— Теперь вы, Давид, руку свою показывайте.
Перехожу на командный тон. Мужчина криво усмехается, видно, что хочет в ответ что-то выдать, но снова рукой задевает кровать и материться. После мне руку послушно протягивает.
Закусываю губу. На запястье уже синяки проступать начинают. Наверное, больно было, когда падал.
Перевязываю, стягиваю посильнее, чтобы отека большого не было.
— А теперь температуру мерить будем, — протягиваю градусник мужчине.
— Любишь командовать, Василиса?
Он вперед подается, его голос с хрипотцой на секундочку мне очень знакомым кажется. Сердце в пятки летит на огромной скорости. Откуда я могу его знать?
Давид
— Любишь командовать, Василиса? — спрашиваю девчонку, беря ее за руку и задерживая в своей.
Она распахивает свои огромные глазищи и воинственно ими хлопает, попутно пытаясь высвободить руку.
— Если надо, могу и покомандовать. Мерьте температуру, а я пока сделаю перевязку. Или можем сначала сделать укол. У вас были случаи аллергической реакции на препараты?
Она говорит, а я на ее губы смотрю, и внутри целая буря поднимается. Не могу от них взгляд оторвать, просто пиздец какой-то.
— Давид, у вас есть аллергия на препараты? — повторяет Василиса, сердито сверкая глазами из-под изогнутых бровей.
Сам не понимаю, что со мной, почему меня так переклинило. Почему конечности кажутся набитыми ватой, а мозг напоминает поплывшее желе.