Может, это последствия падения? Или запоздалый болевой шок? Или это лекарства так заторможено действуют на мою психику?
— Ты что, глухой? — возмущается сосед по палате, вертлявый и пиздливый дедок. — Тебе вопрос задали!
По виду точно как мой дед, но я теперь понимаю, что Давид Байсаров по сравнению с этим экземпляром просто милая рождественская елочка. В меру колючая, но в общем и целом довольно безобидная.
— Слушай, дед, ты уже полночи как с курами на насесте сидеть должен, — поворачиваюсь к нему и говорю доверительно, — иди спать и не отсвечивай.
— Смотри какой! — хлопает ладонями дедок. — А ты мне даешь спать? То храпишь, то пердишь. Попробуй тут усни.
Ах ты ж старый пиздобол! Кошусь на Василису, но она делает вид будто не слышит.
— Помолчи лучше, — предупреждаю деда тихо, смотрю как можно более неласково, — а то допиздишься.
— Ну хватит уже! — Василиса предупредительно поднимает руку, отчего ткань белоснежного медицинского халатика соблазнительно натягивается на груди. Синхронно ей натягивается трикотажная ткань на моем паху. — Давайте начнем с укола. Давид, ложитесь на живот и снимайте штаны.
О, нет! Зачем она это сказала? Оно ж больно будет сейчас на животе...
Неловко переваливаюсь со спины на бок, а она стоит со шприцом наперевес строгая и неприступная. Точно как вчера...
Шлеп! Игла со звонким хлопком вонзается в мышцу, и я шиплю сквозь зубы, судорожно сжимая челюсти.
Ауч... Сука, больно как!
— Говорю ж, то шипит, то пердит, — доносится с соседней кровати недовольный бубнеж. — А ты тут как хочешь, так и спи.
— Не понимаешь с одного раза, да? — поворачиваюсь к нему. Внезапно поддержка приходит, откуда я ее вообще не жду.
— Георгий Петрович, ну что вы в самом деле! — говорит с укоризной девчонка, сдувая со лба непослушную прядь. — Этот препарат и правда болезненный. А вы, Давид, переворачивайтесь на спину. Только осторожно, не уроните градусник.
Переворачиваться, говоришь? Ну давай, если тебя не смущает палаточный городок, возвышающийся в районе моего паха.
Но смутить девчонку не так просто. Она невозмутимо окидывает взглядом колышущуюся ткань и приступает к перевязке.
У нее очень нежные и ласковые пальчики, мне так и хочется выгнуть спину и замурчать котярой.
— Тридцать семь и восемь, — сурово сдвигает брови Василиса, забирая у меня градусник, — будем капаться. Доктор сказал, у вас отравление.
— Кабачками, — мечтательно вытягиваюсь, — ой, фу ты, икрой.
— Олигарх проклятый, — никак не угомонится дедок, — миру голод грозит, а он икрой обжирается.
Еще один борец с глобализацией. Но вид вздымающейся груди Василисы отбивает охоту спорить, настраивает на мирный лад.
— Кабачковой икрой, дед, — говорю миролюбиво. — Хочешь, могу тебе принести. И ты траванешься.
Он что-то буркает себе под нос и замолкает.
Василиса приносит штатив, закрепляет бутылки с физраствором и наклоняется надо мной.
— Давайте вашу руку, Давид, будем искать вены.
Я знаю, где вен столько, что их не нужно искать. Вздувшиеся, туго обвивающие налитую кровью плоть. Которые вот-вот лопнут, если Василиса не перестанет нависать сверху, покусывая пухлые розовые губки.
В глазах темнеет от желания. Прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы не сорваться. До болезненных спазмов в паху хочется взять ее нежную ладонь и положить на затвердевший как камень член.
Но вредная девчонка как будто ничего не замечает. Морщит высокий лоб, отмеряет шприцом лекарство и впрыскивает в физраствор.
Я понимаю, что она не желает афишировать наше вчерашнее знакомство. Но хоть какой-то знак подать можно?
Перед внутренним взором проносятся кадры нашего ночного сумасшествия. Смотрю на девчонку в упор, раздеваю ее глазами. Но она не поддается, продолжает вести себя так, будто мы незнакомы. Но почему?
Подо мной стонала и выгибалась, а здесь неприступность изображает.
Ладно, малая, я пошел у тебя на поводу, сыграли в игру «два оргазма не повод для знакомства». Хватит.
Рука опускается вниз, пальцы касаются внутренней стороны бедра, и я тихо охуеваю от того, какая там бархатная и нежная кожа. Ползу выше, где наверняка уже влажно и горячо.
Что ж ты со мной делаешь, Василиса? Я сейчас кончу как обдрочившийся подросток.
Но кончить не дает прилетевший в лоб почти профессионально поставленный удар острым маленьким кулачком.
— Что вы себе позволяете?
Глава 8
Давид
— Тебе, что ли, жалко? — огрызаюсь, потирая лоб и стараясь справиться с нарастающим возбуждением.
Громкий ржач деда из себя выводит. Еще немного, и я помогу ему уснуть. Заебал уже.
— Давид, вы в своем уме?! — глаза сверкают гневом, но я замечаю, как у нее дрожат руки. — Давайте не будем усложнять.
Вроде маленькая такая, а удар сильный. Опять я недооценил девчонку. Лоб все еще жжет. Еще и ее голос слегка вибрирует.
Походу, я реально перегнул. Может, она деда стесняется? Этот старый хрыч даже не моргает, надеется что-то интересное узреть. Извращенец.
— А ты умеешь усложнять, — бросаю ей, прислушиваясь к бурлящей внутри крови. — Да, Василиса?
Ее лицо заливается румянцем, и я чувствую, как внутри что-то закипает. Василиса сжимает кулаки, но потом делает глубокий вдох и берет себя в руки. Что-то шепотом произносит. Я мало что разбираю.
«Спокойно. Перебрал. Выдохни».
— Я сделаю вид, что ничего не было. А вы возьмете себя в руки, иначе я позову другую дежурную сестру, — ее голос тихий, но уверенный.
На хера мне другая сестра? Марию позовет? Так, мой стояк моментально вялым станет.
— Слышь, резвый, завязывай, если сюда Светка придет, то завоем вместе. Держи свои конечности при себе.
Походу, эта Светка здесь всех строит, раз дед так напрягся моментально. Интересно, Светка хуже Марии?
Ну вот, стоило подумать о них, как моя башня вниз оседает.
— Переборщил, — произношу негромко, приближаюсь к ней, чувствуя, как девчонка напрягается, но не отступает. — Не надо другую, окей? Ты меня вполне устраиваешь.
Она смотрит мне прямо в глаза, и я понимаю, что Василиса настроена серьезно. Черт возьми, почему это делает ее еще более привлекательной?
— Давайте попробуем еще раз, — наконец-то выдает.
— Хорошо, врач. Что дальше? — Я отступаю, поднимая руки в знак капитуляции.
Вчера ей нравилась эта игра. Может, и сегодня зайдет. Она командует парадом, я веду себя хорошо. Возможно, в конце меня вознаградят. Хочется в это очень сильно верить.
Она кивает, немного расслабляясь, и снова берется за свое дело.
— Раз вы уже угомонились, — говорит она, присоединяя капельницу к моей вене, — просто расслабьтесь. Это займет некоторое время.
Лежу и смотрю, как она работает, любуясь ее движениями. Черт, почему именно она? Почему эта чертовка пробуждает во мне такие чувства?
Я ведь не первый раз трахался. Но чтобы так сильно девчонка зацепила — это впервые.
Взглядом по ее лицу скольжу. Она, сама того, не замечая, губу кусать начинает. И мой дружок снова в строю. Я бы и сам ее губу прикусил, потому что знаю, что после тихий стон будет, она глаза закатит и...
Блядь, еще не хватало прямо так кончить.
Ладно, Мария... Она хорошо помогает со стояком справиться.
Проходит минута, вторая, у меня получается успокоиться. Вокруг становится тише, даже дедок на соседней койке притих.
— Вот так, — говорит Василиса, заканчивая с капельницей. — Теперь вам нужно просто полежать и отдохнуть.
— Спасибо, Василиса, — говорю я, стараясь быть максимально вежливым. — Я постараюсь не создавать больше проблем.