А сам за ней наблюдаю, надеюсь до конца, что у нас игра ролевая просто. Сейчас она шепнет, куда подойти нужно, и вот у нас еще один раунд будет, да?
Но, похоже, в игру только я играю, потому что Василиса просто вежливо улыбается, кивает, ее лицо уже не такое напряженное, как раньше.
— Просто отдыхайте, — повторяет она, отходя в сторону. — Вам нужно восстановить силы.
Я лежу, наблюдая за тем, как она продолжает свои обязанности. Ее профессионализм и уверенность производят на меня сильное впечатление. Она маленькая, но сильная. Уверенная в себе и своих действиях. Я невольно начинаю уважать ее еще больше.
— Давид, как вы себя чувствуете? — вдруг спрашивает она, повернувшись ко мне.
— Лучше, — признаюсь я. Было бы лучше с продолжением, конечно, но походу меня ждет облом, — спасибо.
— Это моя работа.
Сдерживаю комментарий про ее вторую работу. Между прочим тоже ночную.
— Ты справляешься отлично, — говорю я, глядя ей в глаза.
Она отворачивается, но я замечаю, что ее щеки слегка розовеют.
— Ладно, мне нужно идти, — говорит она, собрав все инструменты. — Если что-то понадобится, зовите.
— Обязательно, — отвечаю я, наблюдая, как она уходит.
Остались только я и дедок, который снова начинает что-то бурчать себе под нос. Но на этот раз его слова не кажутся такими раздражающими. Возможно, потому, что я знаю, что Василиса рядом, и в любой момент может вернуться.
Василиса
Выхожу из палаты, и меня потряхивает. Но не от злости, злость тут ни при чем. Я сама от себя в шоке.
Как я могла позволить этому Давиду себя лапать? Я же не сразу ему зарядила в лоб, задержалась на минутку. И вот эта минутка теперь не дает покоя, вызывает жгучий стыд.
А еще не покидает странное, непонятное чувство. Как будто это со мной уже было.
Чушь полная. Не было никогда. Ни один пациент не прикоснулся ко мне за все время работы, да я бы не позволила. Почему тогда позволила Давиду?
Хороший вопрос. И я последний человек в мире, у которого есть на него ответ.
Он меня заколдовал. Или околдовал, кому как нравится. Результат один, в присутствии Давида со мной творится что-то странное.
Может, я зря не верю в перерождение душ? Вдруг мы с этим Давидом в прошлой жизни были знакомы? Может даже очень близко...
Опять я про близость. А что делать, если перед глазами палатка из больничного одеяла стоит? Нельзя о таком думать, надо переключаться. Буду о чем-то другом думать.
К примеру, о голосе. Мне очень нравится его голос. Низкий мужской голос, особенно когда он шепчет...
Стоп, откуда я знаю, как он шепчет?
Да не знаю я, это у меня воображение слишком богатое. Вечно мне что-то чудится. С таким воображением надо было в сценаристы идти, а не в медицину.
Но пока я иду в сестринскую. До конца смены остались считанные часы. Можно отдохнуть после процедур, выпить чаю и просто посидеть с закрытыми глазами. Расслабиться.
Вхожу в сестринскую, Светка бессовестно храпит, разлегшись на диване. Глядя на нее тоже начинает клонить в сон.
Но я не поддаюсь главным образом потому, что на диване больше нет места. Остается только стул.
Делаю себе чай, сажусь за стол. Мысленно прокручиваю в голове все, начиная с самого начала. Как я вошла в палату, как Давид на меня посмотрел...
Ну почему я о нем думаю? Как же мне его выгнать из своей головы?
— Васька, не сёрбай, — раздается с дивана сонный недовольный голос. Блин, Светка проснулась. Теперь у нее рот не закроется до конца смены. — Дай поспать, имей совесть!
— Спи, кто тебе не дает? — тянусь за печеньем. — Моя совесть погружена в медикаментозный сон.
Светка укладывается обратно, но видимо сон уже не идет. Садится на диване, недовольно зевает.
— Сделай уже и мне чаю, что ли, раз поспать не дала.
— Сама сделаешь, — двигаю к напарнице коробку с пирамидками чая. — Чай я купила свежий. Чайник вот только закипел.
— Злая ты, — вздыхает Светка и берет пирамидку.
— Не злая, а справедливая, — поправляю напарницу.
Со Светкой у меня долго не складывались отношения. Она привыкла командовать, а на меня где сядешь, там и слезешь. Пару раз получив отпор, она чуть присмирела и уже не пыталась мной помыкать. И мы даже, можно сказать, сработались.
Но все равно я сто раз предпочту Светке Машу.
А вот Маша Светку терпеть не может. И иначе чем злыдня ее не называет.
— Злыдня она злыдня и есть! — убежденно говорит подруга. — Самая натуральная.
— Может и злыдня, — соглашаюсь с ней я, — но работать с ней нам придется. Так что надо не давать садится себе на шею.
Получается не всегда, как к примеру сегодня. Пока я занималась Давидом, Светка видела десятый сон...
Опять Давид!
Все мысли упорно возвращаются к этому мужчине. Для начала, он мне не Давид, а пациент Байсаров. Во вторых, он мне нравится...
Что? Я так сказала? Точнее, подумала?
Не может этого быть! Как мне может понравиться человек, которого я совсем не знаю? А вдруг он маньяк? Или еще хуже. Может он женат.
Вот, как же я не подумала! Конечно, такой мужчина просто обязан иметь или жену, или подругу. И если я не буду пресекать такие его действия в отношении меня, то заработаю себе геморрой не сходя со своего рабочего места.
— Вась! Вася! Василиса! — доносится до меня сквозь обрывки сознания.
Поднимаю голову, удивленно обвожу мутным взглядом комнату. Надо мной стоит Светка и смотрит с сочувствующим видом.
— Что? — тру ладонями лицо. — Кому-то плохо?
— Никому не плохо, — хмыкает Светка. — Всем просто отлично. Все дрыхнут без задних ног. И тебе поспать не мешает. Иди, ложись на диван. Поспи. А я подежурю.
Переползаю со стула на диван и проваливаюсь в сон. Последнее, о чем успеваю подумать, что не такая она и злыдня, наша Светка. Просто такой характер.
Глава 9
Василиса
Но сон не приносит облегчения. Просыпаюсь с чувством тревоги. На часах почти утро, а внутри все еще крутится странное ощущение, как будто что-то важное ускользает от меня.
Голова раскалывается. Я все никак не могу привыкнуть к тому, что сплю урывками. После постоянно как будто разбитая.
Еще и ночью спала плохо... Да и после спирта мало отошла.
Резко с кушетки подрываюсь. Да что у меня за мысли сегодня одна хуже другой?! Как не Давид, так про пациента того думаю и свое поведение... Все! Нужно работать! Иначе я так с ума сойду!
Возвращаюсь к своим обязанностям, словно на автопилоте. Обхожу палаты, проверяю состояние пациентов.
Немного притормаживаю возле палаты Давида. Губу кусаю. Как будто заходить туда боюсь. А я и правда боюсь. Мыслей о нем слишком много. И все неправильные!
Беру себя в руки и на ручку нажимаю. Дверь открываю. В палате тишина стоит, и только негромкое посапывание слышится.
— Малахольного этого проведать пришла? — Георгий Петрович тут же голос подает и хмыкает.
— Я всех проверить пришла, а вы почему не спите?! Потом опять на процедуры опоздаете?
Георгий Петрович хмурится сразу. Не нравится, когда я его ругаю.
— Заснешь с ним, — бухтит, — сначала кряхтел, потом вообще стонать начал. Переведи его в другую палату, дочка? Невозможно с ним здесь лежать.
И как будто в подтверждения слов дедушки Давид звуки издавать начинает.
— О-о-о-о, слышишь? Он не на курорте! Разбуди его, а то хорошо ему слишком!
— Георгий Петрович, — головой качаю, и пальцем ему грожу. Дедушка недовольно губы поджимает.
Останавливаюсь у постели Давида, и сердце снова начинает биться быстрее. Почему он так действует на меня? Что в нем такого?