Стёпка, уже представивший себе упоительную картину заполошного бегства перепуганной гномлинской армии, понял с некоторым сожалением, что никакого бегства не будет. И — уже без сожаления, — сражения тоже не будет. Не пойдут гномлины против дракона. Он для них, наверное, всё равно что бог. Вон как смотрят — того гляди тоже на колени встанут. Стёпка покосился на Смаклу. Гоблин хитро прищурился в ответ, тоже сообразил, что гроза миновала и опасаться больше нечего.
— Свершилось! — завопил вдруг во весь голос Топтычай, самый, казалось бы, спокойный и рассудительный из правящей троицы. — Великий Дракон явился!!!
И сразу словно прорвало:
— Пришло наше время!
— Весть была верна! ОН явился!
— Трепещи Долибаева сыть!
— Сподобились!
— Узрели!
— Наш верх отныне других вышее!
Надрывались все. Выкрикивал что-то шальное Тютюй, голосил яростный Чуюк, ртутным живчиком носясь вокруг костра, орали, перекрикивая друг друга и прочие гномлины. Шипели с подвизгом даже ездовые дракончики. Смакла, как бы боясь оглохнуть, демонстративно зажал уши. Глукса вертел нечёсаной головой, боясь пропустить интересное.
Трудно было поверить, глядя на ликующих гномлинских государей, что это они только что стояли все из себя важные и надменные. Сейчас они были похожи на мальчишек, которым на день рождения подарили новый велосипед. Один на троих, зато крутой.
Всё смешалось у костра. Распри были забыты напрочь, и кто бы поверил, что всего пять минут назад здесь едва не вскипел смертельный бой. Зебур, ехидно ухмыляясь, ещё раз поклонился Стёпке и отбыл в ночь со своими воинами, пообещав многозначительно, что надолго не прощается и в скорости они непременно свидятся. Усть-Лишайские гномы в сторонке о чём-то увлечённо беседовали с упырём. Бранда кивал, теребил себя за мягкое ухо и довольно морщил хоботок.
Поляна, до той поры озаряемая только неверным светом костра, вся усеялась немеркнущими магическими огоньками, к появлению которых приложил руку кто-то из гномлинов, скорее всего, Тютюй. Огоньки плясали в воздухе, сияли праздничной синевой на кончиках еловых лап, валялись под ногами, а один даже устроился на голове у Глуксы. Гоблин так и ходил с ним, изображая из себя живой торшер, слегка ошалелый и неистово лохматый.
Первый, слегка пугающий, взрыв восторга миновал, но гномлины и не подумали успокаиваться. Они сходили с ума. Они хохотали и хлопали себя по бокам, они гладили Дрэгу, они бегали вокруг него в восторге и упоении. Они были похожи на обкурившихся наркоманов. Государи затерялись в толпе своих подданных и ничем от них не отличались. Только из нестройного шума и гама вырывался порой хриплый голос Чуюка: «Демона они захотели! Жвыль им смердючую в хлебало, а не демона!» Или подбегал к Стёпке Тютюй в скособочившемся шлеме и говорил торопливо: «А мы не верили! Давно уж слухи по тайге ходят, а мы поверить не могли! Да и кто поверит пятколизам Долибаевым! А ведь свершилось! Узрели!» И убегал к дракону. Важный Топтычай, тяжело дыша, гудел: «Ну, демон! Горой за тебя!.. Все, что хошь тебе… Все, что хошь, окромя золота! Слово государя, не будь я верхнегорский гномлин!» Дрэга блаженно жмурился и позволял неуёмным коротышкам вскарабкиваться на спину, бегать по ней, дёргать за хвост, гладить чешую, чесать за рожками и просто стоять, таращась в немом восхищении. Чуюк прикладывал свой меч к нарочно выпущенным драконовым когтям и кричал восторженно: «На два вершка длиннее будут! Справные коготки!»
Стёпка смотрел на них и уже начал подумывать, что как бы то ни было, а дракона он гномлинам не отдаст. Ни за что на свете. Даже за золото. Даже за большую гору золота.
Однако какое-то время спустя всё устроилось наилучшим образом. Гномлины исчерпали свои силы, устали восторгаться и восхищаться, угомонились и пришли в себя; государи вспомнили, что они государи, а простые воины вспомнили, что у них есть и свои драконы, хоть и не такие большие.
— Ну, демон, ну, уважил! Ну, обрадовал, — твердил Чуюк, дёргая себя за уже изрядно встрёпанную бороду. — Ну, штрезняк, просто не знаю что и сказать. Эх, пойдут у нас теперича дела и свершения, эх, пойдут!
— Ты, Стеслав, в Летописный замок на Драконе летишь? — спросил Тютюй, так и не удосужившийся поправить сползший на бок шлем.