Выбрать главу

Серафианова простейшая магия вновь напомнила о себе. Первым это заметил Глукса. Стёпка, увидев его восторженно округлившиеся глаза, покосился на свою одежду, оценил, потом подмигнул гоблину, мол, мы и не такое могём. У демона и одежда непростая, а ты как думал? Теперь он смотрелся уже не купеческим сыном и не праздным бояричем, а кем-то вроде младшего оруженосца в дружинной сотне или командиром одного из десятков в том же Ясеньградском отроческом полку. Встретились ему как-то в Усть-Лишае несколько таких военизированных отроков, приехавших к кольчужным оружейникам в сопровождении двух угрюмых воспитателей. С первого взгляда угадывалось, что знакомы они с армейскими порядками, с муштрой и, может быть, даже с телесными наказаниями за некие провинности или недостаточную расторопность. О муштре Стёпка, само собой, не мечтал, но свой новый облик ему нравился. Было в нём что-то по-настоящему боевое, строгое, даже суровое. Сапоги с отворотами, прямые брюки с широким ремнём, на который так и просился меч в ножнах, лёгкая кожаная безрукавка с непривычными бронзовыми застёжками… Этакий таёжный Робин Гуд… Лука только не хватает и шляпы с пером.

Радость была недолгой. Вспомнив, по какому поводу свершилось это изменение, Стёпка скривился и машинально нащупал в кармане рукоять верной эклитаны. Одно к одному, даже одежда его и та уже приготовилась к неприятностям. И вновь подумалось, что, может, не лететь сегодня никуда, провести день в обжитой уже избушке, поваляться на солнышке, побездельничать, устроить себе законный выходной… А Ванька, ну что Ванька? Никуда он теперь не денется, всего-то и делов, что встретимся мы с ним не сегодня, а завтра. Две недели без меня как-то прожил, ещё одну ночь всяко перетерпит… Думал так Степан, обкатывал со всех сторон привлекательную идею, а сам точно знал, что ничего такого делать не будет. Потому что это не просто малодушие, это самая настоящая подлость. Предательство это никому и никогда не простительное.

— Всё, — сказал он решительно. — Давайте собираться. Пора.

И вновь сразу вылететь не удалось. Сначала перекусили, почти всухомятку, по-быстрому, но тем не менее время ушло… Затем собирали вещи, долго пытались докричаться до разнежившегося на утреннем солнышке дракона, дёргали его за хвост и щекотали до тех пор, пока хитрецу не надоело притворяться крепко спящим. Затем ещё дольше уговаривали забраться на драконью спину заупрямившегося Глуксу, который ничего не забыл, и страх которого перед высотой никуда не делся. И когда наконец взлетели, и дружно перевели дух после крутого подъёма, Стёпка похлопал дракона по тёплой чешуе и сказал:

— Вот что, Дрэга. Тут где-то дорога такая широкая есть, по которой в Оркланд караваны ходят. Сможешь её найти?

Дракон послушно завалился на крыло, беря гораздо левее. Наклонился горизонт, поплыли в сторону серые скалы. Глукса тихонько ойкнул. Смакла, сидящий для подстраховки последним, дёрнул Стёпку за рукав:

— На кой тебе та дорога?

— Надо мне, — Стёпка всё ещё малодушно надеялся, что вещий сон окажется вещим только на самую безобидную его половину, на ту, где у них всё хорошо кончилось. — Посмотреть на неё хочу.

— Ежели тебя в Оркланд потянуло, ссаживай меня сей же миг, — решительно заявил Смакла. — Нет на то моей воли дотудова лететь.

— Какой Оркланд! — отмахнулся Стёпка, спиной ощутив, как дёрнулся в испуге Глукса. — Говорю же — посмотреть хочу.

Но Смакла, кажется, не поверил.

День, как назло, был удивительно хорош. Чудный был день. Сверкало солнце, голубело небо, от таёжной бескрайности и безбрежности кружило голову и распирало грудь. Серебрились реки и ручьи, невесомые облака уплывали в прозрачную даль, встречный ветер трепал волосы и рубашку… Хотелось жить и жить долго и беззаботно, чтобы не было никаких неприятных встреч и тягостных преодолений. Даже Глукса понемногу забыл свои страхи и проникся волшебной красотой окружающего мира. Трудно было поверить, глядя на тайгу сверху, что там, внизу, под покровом леса, могут твориться чёрные дела, что там живут не только хорошие, честные люди, но и отъявленные душегубы, разбойники и злобные колдуны. Гоблины на какое-то время совсем забыли об этом. Стёпка тоже был бы рад забыть, но у него не получалось.

Теперь они старались лететь повыше, метрах, может быть, в ста или даже двухстах от земли. Потому что, как ни странно, такая высота пугала меньше, чем проносящиеся прямо под ногами ветви деревьев и верхушки скал. На такой высоте воображение уже не рисовало жуткие картины случайного падения в растопыренные сучья буреломов или на острые грани каменистых осыпей. На такой высоте не было нужды преодолевать свой страх, и Стёпка, вспоминая недавние мучительные переживания по поводу собственной трусости, мог теперь с полным правом сказать себе, что то была не трусость, а обычная неопытность начинающего воздухоплавателя. Для комфортного полёта требуется оптимальная высота, как, наверное, сказал бы по этому поводу многознающий папа.