Глукса сотворил сразу десяток немороков? Ну ни фига ж себе что на белом свете деется! Стёпка даже не мог понять — удивляют его такие чудеса или нет. Значит, это были немороки? Только не вражеские, а, так сказать, дружеские! Тогда их лучше как-нибудь иначе называть, потому что «немороки» звучит слишком по-мордорски. И на нежить эти суровые сверкающие витязи ну вот нисколечко не походили. «Десять витязей прекрасных, что из вод выходят ясных». Как жаль, что они так быстро исчезли!
— Глукса, ты где? Выходи, всё уже кончилось! Испугались высосы твоих немороков, слабоваты они супротив настоящей гоблинской магии!
Маленький гоблин нехотя выдрался из кустов, со страхом глядя туда, куда уехали вампиры. Перепуганный, взъерошенный, сам не понимающий, что и каким образом сделал, всё ещё не пришедший толком в себя, выглядел он потешно, только смеяться над ним сейчас совершенно не хотелось.
— Ну, Глукса… Ну, Глукса, — повторял Смакла, тормоша друга. — Вот энто ты маг так маг! Десять дружинных немороков зараз! Энто ж какая силища в тебе! Оркимаг на Бучиловом хуторе едва двух из щепы да досок сколдовал, а у тебя… А ты!.. Быть тебе наиглавнейшим отцом-заклинателем! Слово даю!
Глукса, всё ещё слегка заторможенный, вяло вырывался из его рук:
— Ничего не ведаю… Не ведаю ничего…
— Да погоди ты, Смакла. Не тормоши его. Видишь, он не в себе, — сказал Стёпка. — Как это у тебя получилось, Глукса?
— Не ведаю ничего, — словно заведённый повторял тот. — Не ведаю.
— А ещё раз такое сможешь сделать?
— В голове смурно, — пожаловался гоблин. — Неможется мне чевой-то…
Он всхлипнул и повалился на землю, закатив глаза.
— Давай его на травку перенесём, — скомандовал Стёпка. — За ноги бери. Это у него после заклинания слабость такая. Откат называется. Он слишком сильную магию использовал. Теперь расплачивается.
— Как бы не помер, — испугался младший слуга, вглядываясь в посиневшее лицо маленького чародея. — За таковские заклинания, бывает, и покрепше него маги жизни лишалися… Мне то ведомом, мне Серафиан много чего рассказывал… Исцелить его надобно поскорее, слышь, Стеслав. К колдуну его надобно.
— Где мы сейчас колдуна возьмём? Да и не нужен нам никакой колдун. Сами кое-чего могём.
Стёпка раскидал свою котомку, нашёл целебный мешочек. Тот сразу затвердил: «Отверзни, отверзни!» Получилось в лучшем виде, хватило всего одной щепотки порошка, чтобы обессилевший гоблин пришёл в себя.
— Ну, а теперь ведаешь? — засмеялся счастливый Смакла. — Смогёшь ещё раз таких немороков сколдовать?
— Смогу, — серьёзно ответил Глукса. — Токмо мне поперву испужаться шибко надоть. Я их с перепугу сотворил, думал погрызут высосы Стеслава, а посля и за нас возьмутся.
И Стёпка подумал, что это странно. Глуксе, чтобы колдовать, нужно сильно испугаться, а ему, чтобы расколдоваться, нужно сильно рассердится. В общем, сильные переживания нужны, эмоции. Как заряд у батарейки. Рассердился — получи чудо. Перепугался до смерти — получи другое.
Он оглянулся, посмотрел вдаль. Вампиров уже, конечно, и след простыл. Даже пыль на дороге давно улеглась. Вот так, сказал себе Степан. И ничего я не один. И у меня не только дракон. У меня ещё Смакла есть, и Глукса есть. И много ещё кого есть. Весь Таежный улус за мной. Фиг вы нас одолеете.
— Тырканые по углам коробясы, — пробормотал вдруг Смакла. — Ты глянь, Стеслав, чего с Дрэгой содеялося. А я ещё в толк взять не мог, почто энто мне слезать с него не с руки, думал, помстилось…
Гоблин смотрел на дракона круглыми от изумления глазами. Стёпка тоже.
Дрэга стал заметно крупнее. Очень даже заметно. Он теперь был почти на метр выше себя прежнего, а крылья так вообще раздались вширь раза в полтора. Чешуя приобрела отчётливый металлический блеск, а морда — прежде несколько легкомысленная — сделалась сурово-значительной, даже слегка надменной. Словно дракон вдруг в одно мгновение повзрослел.
— Ты чего это, Дрэга? — спросил Стёпка. — Ты как это? С какого вдруг перепугу так раздуло? Я тебе, вроде, вина нескончаемого не наливал.
Дрэга тяжело прилёг рядом на траву и лизнул его руку жарким, упругим языком. Глаза его лукаво светились. Кажется, характер у дракона изменений не претерпел, и строить из себя важную летающую персону внезапно подросший зверь пока не собирался.
Смакла обвиняюще указывал пальцем на Глуксу: