Так и было. И я сроднилась душою с полем.
И теперь – я танцую, сможешь остановить?
Сможешь вихрем, как я, в страстном кружиться танце?
Докажи, что достоин. Достойного отпустить —
Дело чести. Иначе – смерть. Начинай сражаться.
Вместо копий и стрел, рапиры – отважный шаг,
Силуэт рассыпается солнечными лучами…
Я танцую смелей и нежнее, мой милый враг.
А ты медленно – медленно з а с ы п а е ш ь.
Змей
Если хочешь – попробуй сдаться,
Если сможешь – попробуй уйти.
Я тебя научу расставаться
С болью той, что лелеешь в груди.
Если хочешь, я стану Евой,
Стану яблоком или раем.
Ты – моим первородным грехом,
Моим центром, началом, краем.
Я не часть тебя, не ребро твоё.
Мы равны в этой битве, милый.
Я Адаму жена, но тепло своё
Для тебя одного хранила.
Нас рассудит Бог, но ему ль судить?
Что он знает о нашей страсти?
Это если огнём душу мне спалить,
То и пепла ты будешь частью.
Это если тебя называют тьмой,
Значит свету не зваться светом.
Если хочешь ты, остаюсь с тобой,
Не боясь предстать пред ответом.
Но не хочешь ты и, наверно, прав.
Ты не змей, да и я не Ева.
Только пальцы сжимаю опять в кулак,
Проклиная тебя и веру.
Только ты всё равно остаёшься мне…
Я тебя научу прощаться
С этой болью, имя которой – гнев,
И не смей никогда сдаваться!
С этой болью, имя которой – боль,
Ты, я знаю, можешь быть сильным.
Не кричи, когда повторяю «мой»,
О тебе с древних пор просила.
Богом я прощена, и простил Адам.
Оставайся со мной, любимый.
Я тебя никогда теперь не предам.
Я – ребро,
Но Адаму ребро,
А тебе я – сила.
Касьянов день
Я в Касьянов день разведу костры, пусть горят огнём неуёмных душ. Ты была сестрой – больше нет сестры, только ветки рук и немая глушь. Только неба щит да лазурный меч, под ногами – ночь плачет янтарём. Твоя боль утихла и стала легче, а теперь – горишь и сама огнём.
Пусть снега сметут угольки с ресниц, белый пепел с плеч звездопадом вниз. И теперь ты – клин перелётных птиц, пред которым падать и падать ниц.
А моя коса рассекает ночь, этот воздух хлад и дрожит в руках. Ты была – невеста, подруга, дочь. А теперь ты мой постоянный страх… Страх забыть долги и отринуть боль, изувечить жизнь и продать за грош. Вот и жгу костры да по кругу соль. Вот и жду опять, что ко мне придёшь.
Я в Касьянов день разведу костры, пусть горят, сжигают немые души. Ты была сестрой – больше нет сестры, только память снова набатом глушит.
А я слышу крики ночной звезды
И в тоске бессильной зажимаю уши.
А он говорит
А он говорит: «Я небо ласкаю ветром,
На что мне, ничтожная, сердце твоё, душа.
Можешь гадать на дым, ворожить над пеплом,
Но я за тебя не отдал бы и гроша.»
А он говорит мне: «Девочка, всё пустое,
Мне твои сказки, словно бальзам на душу,
Но конь подо мной, солнце, и бог с тобою,
Ты мне не стала даже ручной зверюшкой.»
А он говорит мне: «Глупая, успокойся,
Скольких ещё целовала под звёздным небом?»
Вижу, он злится, хмурится и смеётся,
А я вновь молчу, что он у меня был первым.
Я реки вплетаю в косы и рву ромашки,
Я слёзы глотаю и жду его на дороге,
А он говорит, что мне в темноте страшно,
Вот и стою немой на его пороге.
А он закрывает двери, сметая пепел,
А пепел – косы мои, взгляды его да боль.
Он молод, красив, он небо ласкает ветром…
И, улыбнувшись, целует мою ладонь.
Трын-трава
Понесут меня к чистой да реке белы ноженьки,
Расплету косу русую на две дороженьки.
Бел-горюч да трын-трава не дают уснуть,
Да трава-мурава мне пророчит путь.
Али ветер был силён да не мне сулил
Счастье, васильки да ясна сокола,
Я вплету в венок перо ворона,
Коли быть мне с тем, с кем и свет не мил.
Я глаза красивые в слёзы выплачу,
Я запрусь навек в своём тереме.
Красотой гордилась, только было ль чем?
Ах, зачем, почему же не ведьма я?
Я бы нашептала, стала б птицею,
Улетела б к милому да соколу,
А теперь под венец да под колокол,
Стану я рабой, ручной синицею.
Мне моя краса не нужна теперь,
Пусть река чиста станет домом мне.
Илистое дно – вот моя постель,
Я сейчас сама не нужна себе.
Коли для другой ветер песни пел,
Пусть споёт теперь мне прощальную.
Сокол ясный, любый, помни обо мне