Как ты там без меня? Ты скажи, прошу, что с другой теперь
Ты счастливей, чем был, что она твой и щит, и меч.
Ты не будь мне
Не сбывайся моей мечтой, моим счастьем и этой болью.
Как бы я не просила быть – ты не будь мне – никем не будь.
Даже если тону в слезах – не протягивай мне ладони,
Не пытайся прикрыть плечом, подставляя под пули грудь.
Ты ушёл, значит я осталась, стала сильной, как твёрдый стержень,
Я не гнусь ни от ветра и ни от боли какой, невзгод.
Никогда не могла подумать – будет время, и ты отвергнешь…
А теперь, уходи, любимый, я вне списка твоих забот.
Ты не должен писать украдкой, вспоминать о моих проблемах,
Даже помнить не надо, пусть эта память – мне крест и доля.
Знай одно, я всегда хотела стать единственной твоей верой,
Только, видно, не мне судьба вновь касаться твоих ладоней.
Не смотри на меня теперь, через годы и километры.
Я не выдержу и сорвусь, у неё отниму тебя.
Я опять повторяю, что ты – частичка моей вселенной.
Если что-то случится вдруг, просто знай, у тебя есть я.
Режим нон-стоп
Любовь до гроба, в одну сторону, без ответа.
Режим нон-стоп без пауз и перебоев.
Ты мой припев в песне, где нет припевов,
Ты мой прибой морской в море, что без прибоев.
Ты сигарета, которую та докурит,
Да, та, которая снимает с тебя одежду.
В меня стреляешь, но сквозь пролетают пули.
Я не святая, но любят порой и грешных.
Я не святая. И Бог говорит со мною,
Отводит пули, пущенные во гневе.
В тот день, когда меня позовёшь с собою,
Я стану воцарившейся королевой.
В тот день, который закончится так же быстро,
Как наша осень, спущенная на дно.
И вот с другой допиваешь спокойно виски,
А я смотрю за кухонное окно.
Во мне бушует вьюга, и лето в коме.
От этой боли спустила б тебя в Тартар,
Чтоб ты изведал вкус настоящей боли,
Но ты, всё, что смог и всё, что сумел отдал.
И снова, в который раз, набираешь номер.
Всё вроде бы хорошо, а на сердце – дыры.
И чувство такое, что в тысячный раз б помер,
Представив, что не тебя назову любимым.
Бросай всяких встречных и говори со мною,
Пусть после осени снова наступит лето.
Я буду самым нежным твоим прибоем.
Я буду самой длинной твоей сигаретой.
Трактир
Дни скуриваю сигаретами и прожигаю до дыр.
Твоя душа – не сады цветущие, а трактир,
Но отчего-то в тысячный раз влюбляюсь я в эту душу.
Ни стихов моих, ни мелодий моих не слушай…
А ты и не слушаешь, впрочем.
Зачем тебе белые ночи,
Что эпиграфом к самым нежным моим стихам?
Ты что-то снова куришь,
Пьёшь алкоголь и пропадаешь до утра из эфира,
А я повзрослела. Уже не зову миром,
Вселенной, галактикой…
Будь ты хоть центром Земли.
Важнее лишь то, что ты не стынешь моим,
И это всего больнее.
А я забываю месяцы, дни недели,
Сжигаю стихи, билеты в кино и ленты,
Память о том, как взглядом была согрета…
Это было давно и это было неправдой.
Я уже больше года не вижу, не слышу, не чувствую.
Небрежность твоя висит на груди наградой
За эту любовь мою,
А большего мне и не надо.
И чтобы вдруг не расплакаться,
Я повторяю:
«Будь ты хоть трижды солнцем,
Прошлое не вернётся…
Влюбляйся до одури, лист стирая до дыр.
В его сердце-не сад.
Трактир.»
Крёстная сила
Поставить крест на тебе, крест на себя, крестная сила – боль.
Хочется выпросить, выбросить, выпластаться, грея тебя собой.
Выгореть донельзя, перегореть, стать для тебя что мир.
Я ~ оголённые провода, и моё сердце – тир.
Целься в мишени со ста шагов, после попробуй с двух,
Разум мой с первой строки оглох, слух мой – он тоже глух.
Мне не утешиться коньяком, пьяным твоим «люблю»,
Ты же не любишь, а в горле ком (кажется, что блюю
Каждым твоим прошлогодним нет, летом в конце зимы,
Хочется вычеркнуть этот бред, господи, отпусти,
Хочется выорать эту боль, просто сойти с дорог…
Пусть она греет тебя собой, если со мной продрог.
Адамово ребро
Рыцарю рыцарь, царь твоему царю,
Миром помазанный, взошедший на свой престол.
Если знать хочешь, зачем с тобой говорю,
То лишь потому, что знаю – ты мной ведом.
То лишь потому, что сердце моё – стынь,
А девочке хочется бешеного огня.
Но мне и в +40, летом, в жару стыть,
Пока на плечах каменная броня.
И давит виски лавровый чужой венец,