Вечером того же дня они должны были уехать в Москву.
Попрощавшись ненадолго с дочкой, Ирина Андреевна побежала на квартиру. Надо собрать и упаковать вещи. Из черствого хлеба, купленного еще в Москве, она нажарила гренки для Наташи. В Ленинграде она ничего не могла купить — у нее не было ленинградских продовольственных карточек. Хорошо, что привезла с собой и сохранила немного конфет и кускового сахару. Для Наташи это будет большой радостью.
Были в этот день и другие дела — пришлось идти в домоуправление и, наконец, на почту, чтобы отослать телеграмму в Москву. Текст телеграммы был краткий: «Встречайте дочкой Наташей».
Ирина Андреевна представила себе, как начнет хлопотать ее мать, Екатерина Павловна, которая недавно приехала в Москву. Затеет уборку в квартире, побежит в магазин и, пожалуй, заберет по карточкам все продукты, которые полагаются на месяц. И, конечно, поставит тесто на пироги. К майским праздникам давали в магазинах пшеничную муку. Екатерина Павловна с ночи заняла очередь. Утром пришла домой усталая, измученная и решительно заявила:
«Дорого досталась эта мука! Буду беречь ее на случай болезни. Чтоб я вот так просто напекла вам пирогов, не ждите!»
Теперь-то она уж, наверно, не пожалеет этой муки!
А муж? Наверно, тоже готовится. Побежит искать игрушки. Уже, пожалуй, думает, как бы достать кроватку для Наташи. Не очень все-таки он верил, что Ирина Андреевна решится на такое дело. А теперь гадает, какая у него дочка…
Как было условлено, Сергей Алексеевич Колесов приехал к Ирине Андреевне в шесть часов вечера. До поезда час сорок минут. Времени достаточно, чтобы заехать за Наташей и выполнить последние несложные формальности.
На ближайшей площади они взяли такси и через несколько минут были на канале Грибоедова, у заветного особняка.
В кабинете Раисы Яковлевны, на большом стуле, свесив короткие ножки, сидела Наташа, одетая в новое платье.
— Ждешь меня?
Ирина Андреевна подхватила ее на руки и расцеловала. Девочка зарделась от радости, прильнула к ней всем телом.
Колесов, глядя на мать и дочь, совсем неожиданно для себя всхлипнул, а потом, застеснявшись, стал протирать стекла очков и незаметно смахивать нежданный иней с глаз.
— Сережа, — обратилась к нему Ирина Андреевна, — иди с Наташей в машину, а я на минутку задержусь.
Сергей Алексеевич подошел к Наташе:
— Пойдем со мной! Там стоит красивая машина!
Но Наташа отвернулась и осталась сидеть на месте. Тогда пришла на помощь Раиса Яковлевна.
— Сейчас я позову нянечку.
Вместе с няней Наташа, хоть и неохотно, пошла.
Ирина Андреевна положила в сумку медицинскую справку о Наташе, педагогическую характеристику, расписалась в получении вещей, в которые была одета Наташа, и, прощаясь с Раисой Яковлевной, сказала:
— Спасибо вам за все. За Наташу, за всех детей! Теперь у меня к вам только одна просьба: не давайте моего адреса Наташиной тетке.
— Не беспокойтесь, у нас на этот счет правила твердые.
А Наташа, сидя в машине, безутешно рыдала. Ни няня, ни Сергей Алексеевич не могли успокоить девочку. Когда появилась Ирина Андреевна, заплаканное лицо девочки вдруг просияло.
Пораженная няня заметила:
— Ну скажи на милость! Я думала, ей не хочется уезжать. Оказывается, она боялась, что мама тут останется. Чудеса с ними, с детишками!..
Няня говорит ворчливым голосом, а сама вытирает глаза полой белого халата. И Сергей Алексеевич вдруг снова стал протирать очки. Зато Наташа стала теперь спокойной и довольной.
Прильнув к Ирине Андреевне, она не отрываясь смотрела через окошко на пролетавшие мимо дома, на множество машин и людей. До сих пор она ни разу в жизни не ездила по городу. Как интересно, весело и шумно!
Когда приехали к вокзалу, Сергей Алексеевич сказал:
— Наташа, тут много народу. Давай я тебя понесу, а мама пойдет рядом.
Наташа согласилась. Но, когда в дверях поток людей оттиснул Ирину Андреевну, девочка заплакала и крикнула:
— Мама!
— Я здесь, дочка!
Так впервые и на всю жизнь стали они называть друг друга.
…И вот они в вагоне и, к счастью, оказались вдвоем в купе. Видно, опоздали пассажиры или просто билеты на эти места не были проданы. И хорошо. Им и надо быть вдвоем, пусть никто не мешает!
Когда поезд тронулся и застучали колеса, Наташа деловито осведомилась:
— Мама, а тут волков нету?
И сразу поверила, что ни волков, ни каких других зверей в вагоне нет.
Ирина Андреевна раскрыла маленький чемоданчик, и у Наташи начался пир. Сладкие мягкие гренки — ешь сколько хочется! Шоколадные конфеты! Наташа ела и улыбалась счастливой улыбкой. Сегодня там, в яслях, ей совсем не хотелось обедать. А теперь она сколько угодно может съесть. Но это ей только казалось. Она сама вдруг закрыла чемоданчик с продуктами и сказала:
— Завтра!
Показав на стакан, который принес проводник, она спросила:
— Это что?
— Стакан, — ответила Ирина Андреевна, поняв вдруг, что Наташа никогда не видела стакана. Ведь в яслях дети пили из чашек.
— А это что? — Девочка указала на настольную лампу.
В ее возрасте ребенок, выросший в семье, знает тысячу вещей, сотни слов. А Наташа никогда не видела простых предметов, говорит мало, отвечает односложно. Про волков — самая длинная речь за весь вечер. Но Ирину Андреевну это не расстраивало и не удивляло. Чему удивляться? Ведь из трех с половиной лет жизни девочка три года прожила в бомбоубежище блокированного города, полуголодная, всегда под неосознанным страхом.
Ирина Андреевна стала рассказывать Наташе про папу и бабушку:
— Папа наш большой, высокий. Выше меня на целую голову. Глаза у него такие же коричневые, как у тебя. Когда папа веселый, глаза узенькие, как щелочки. А когда огорчится или рассердится, они круглые, большие. Но папа почти всегда веселый и добрый. Бабушка тоже добрая.
Ирина Андреевна рассказывает, а сама внимательно рассматривает Наташу. Какие выразительные глаза у девочки! Спрашивает — и в глазах вопрос. Смешно — глаза смеются. Но грусть не уходит из глаз. Крепко прижилась. И вопрос и смех — все сквозь грусть. Волосы у Наташи каштановые. Наверно, будут говорить: «Как у мамы!»
— Уже поздно, пора спать, Наташенька, а когда проснемся, будет Москва. Там нас встретит папа.
Ирина Андреевна приготовила постель внизу, на двоих. Полка удобная, широкая. Они легли валетиком, каждый под своим одеялом.
В вагоне полумрак. Горит лишь синяя лампочка. Ирина Андреевна знает, что не уснет так скоро. Но она лежит тихо и неподвижно, боясь разбудить Наташу.
Что-то будет завтра? Вдруг Наташа не понравится Антону? За последние дни эта мысль возникала у нее не раз. Но теперь, когда она представила себе завтрашнюю встречу на вокзале, даже испугалась. Конечно, не понравится! Худенькая, испуганная девочка в сером, бесцветном платьице, в черных грубых ботинках. Да еще такая дикарка! И, как будто муж в самом деле сказал ей что-то подобное, она мысленно стала с ним спорить: «Ну нет, Антон! Я не буду тебя убеждать. Ты предоставил мне одной право решить этот вопрос. Теперь поздно. Не любишь — дело твое. Сама воспитаю девочку».
А потом ее захватывают новые тревожные мысли. А сама-то она знает эту девочку? А если Наташа останется «замкнутой» и «моторно отсталой» на всю жизнь? Ведь Ирина Андреевна не знает наследственности девочки. Ничего, по сути дела, не знает о ней…
Нет, нет! Не будет она ни замкнутой, ни отсталой. Будет веселая, красивая, самая хорошая дочка! Зарумянятся щечки, нальются живым соком ее худенькие ручки и ножки. Забудет все тяжелое и страшное. Ирина Андреевна не начнет работать, пока Наташа не освоится в новой обстановке, не привыкнет к своей семье.
Удастся ли ей сохранить в тайне, что Наташа приемная дочь? Будет взрослой, пусть узнает. Но пока растет, формируется человек, надо уберечь от ударов. Ничто не должно омрачать жизнь этой крошки…
Уже давно за полночь. Ирина Андреевна тихонько поднялась, чтоб убедиться, спит ли девочка. Наташа лежала с открытыми глазами.