Нигде я не была такой несчастной, как в этом маленьком грубом городишке, у этой вечно брюзжащей и ругающейся хозяйки мясной лавки, для которой я всегда была лишь грязной сукой; все немецкие слова забылись, только это обращение осталось в памяти, единственное, чего я хотела, — это уехать куда угодно, где я не буду грязной сукой, но ничего не получалось, мы с Эди никому не были нужны, и, изнемогая от усталости и беспомощности, я согласилась поехать в Вену. Отец Руди был против, он писал мне, что его квартира мала для всех, но я все равно поехала, в Вене было нечего есть, ничего нельзя было купить, нечем было топить, тем более иностранке с ребенком, один раз меня даже вытолкали из трамвая, мне еще повезло, что все обошлось. Дом бомбили, и мы с Эди были единственными, кто оставался жить в руинах, но все это было позже, а сначала пришла телеграмма. Мне было нечего надеть, и фрау Весели — я ее никогда не забуду — взяла меня к своей подруге, портнихе, ужасно тосковавшей по мужу, которого депортировали. В ее малюсенькой комнатке я впервые в жизни увидела кровать, которая одним движением мгновенно превращалась в шкаф, и возле этого шкафа-кровати она сшила мне костюм, а фрау Весели подарила мне нейлоновую блузку, которая блестела, как шелк, а для Эди свитер и тирольские штанишки с помочами, он их потом и надел. Ночь перед отъездом мы должны были провести у моего свекра, чтобы вовремя попасть на вокзал, то ли на рассвете, то ли после захода солнца, в общем, в сумерках, и, как уже когда-то, у нас было отдельное купе, Эди спал на полке рядом со мной, улыбаясь во сне, и мне казалось, что мы никогда не приедем.
Там, на перроне чужого холодного города, ждал солдат, которому было дано задание доставить нас в лагерь. Мы пошли пешком, нет, нас повезли на машине, а по краю дороги было много женщин в тонких рабочих халатах, рывших траншеи мотыгами и лопатами, и мне было стыдно смотреть на их серые лица и красные замерзшие руки. Потом мы вылезли из машины и вошли в ворота, я прочитала надпись над воротами и увидела проволоку, за ней караульные вышки с оружейными дулами, а внизу под ними заключенных, рассматривавших нас так, что от их подозрительных взглядов мне стало не по себе. Мы сделали несколько шагов, и тут заиграл оркестр, звуки музыки погнали меня в контору, где стояли офицеры в сапогах. Они указали нам места на одной из лавок в служебном помещении, в первом ряду, потом нас вызывали по фамилии, мы выходили вперед и расписывались. Неожиданно Руди вытащил из кармана два золотых кольца, одно он надел на палец мне, другое я ему. Только теперь я обняла его. Затем поставили свои подписи отец и брат Руди, и бракосочетание было закончено.
Когда мы вышли из конторы, оркестр снова заиграл марш, и мне показалось, что заключенные посматривали на нас уже дружелюбнее, как если бы враги их врагов одержали победу. Потом мы отправились в столовую, где для нас был накрыт стол, и заключенные, подававшие еду, шептали мне, как они рады этой уникальной свадьбе. После еды мы осмотрели комнаты, выделенные нам на ночь, одну для свекра и деверя, другую для нас троих. Поднимаясь по лестнице, Руди сказал мне, не сердись, что нас именно здесь разместили, оказывается, это был публичный дом. В длинном коридоре на втором этаже, в который выходило много комнат, нас уже ожидала целая толпа политзаключенных. Они поздравляли нас, шутили и дарили нам рисунки, специально подготовленные к этому случаю. Один из даривших был особенно высокий, метр девяносто или больше. Он обнял нас и протянул мне букет. Это был фотограф, который потом сделал свадебные фотографии. Прежде чем проститься, он дал мне адрес своих родителей, попросил навестить их в Вене и передать, чтобы они о нем не волновались, он здоров, и у него все хорошо. Я действительно была у них сразу после нашего возвращения и все им передала, с тех пор они приглашали нас с Эди раз в неделю к себе домой, угощали и еще давали с собой пакеты с едой.
После встречи с друзьями Руди мы отправились с ним на длительную прогулку по лагерю. Он рассказывал мне такие вещи, о которых в Вене никто не знал, а если кто и знал, то держал в секрете: что здесь тысячами убивали евреев в газовых камерах, а если запасы газа были ограничены, их бросали прямо в огонь. Еще Руди сообщил мне под большим секретом, что группа сопротивления готовит побег. Он сказал, ты должна понимать, что я принимаю в этом участие, даже если я и женился на тебе, чтобы наш ребенок носил мою фамилию.