Потом, когда она уже заболела, он здорово заботился о ней, надо отдать ему должное. Самоотверженно ухаживал. На это он сгодился. А так — тьфу!
Мать по своей сути была типичной испанкой — очень эмоциональной, склонной к излишнему драматизму, вплоть до трагизма. Она часто плакала. И внушила мне комплекс вины. В начале пятидесятых у нее появились все симптомы беременности; она не была беременна, но плохо себя чувствовала, стала прибавлять в весе, ее вдруг потянуло на соленые огурцы, потом на крутые яйца. При этом она никак не могла забеременеть от Пако, отчим был бесплоден. Он целыми днями мучился головной болью, страдал от депрессии, наверное, после Маутхаузена. Коллеги неплохо относились к нему, в общении с другими он мог быть очень милым и предупредительным. Но дома он иногда был способен не проронить ни слова целую неделю. Однажды он дал мне пощечину, щека весь день была распухшей. Когда я уже был взрослым, мать спросила меня, не развестись ли ей с ним. Я отсоветовал. Это было ошибкой. Но мне стало его жалко. Дело в том, что у него перед глазами всегда стоял образ его отца, бросившего жену и детей и эмигрировавшего во Францию, где он в старости влачил жалкое одинокое существование в каком-то подвале. Пако боялся, что его ждет такая же судьба. Поэтому и был против того, чтобы мать рассталась с ним. Кроме того, меня напугала ее сестра Марина, однажды приехавшая к нам. У нее были мозги набекрень, она всегда все знала лучше всех, со всеми мужчинами ругалась. Мне тогда Пако показался меньшим злом.
Я никогда не видела, чтобы он бил мальчика. В этом плане Суарес был в полном порядке. Но, может, для ребенка даже лучше получить иногда подзатыльник, чтобы потом его обняли и поцеловали, чем постоянно ровное, корректное обращение, без любви, без страсти. Свобода для Суареса была недопустимой вещью. Существовал четкий распорядок дня, который ни при каких обстоятельствах не нарушался. В Кульере, например, где они потом снимали квартиру на время летнего отдыха, ровно в пять они отправлялись на прогулку, это в августе-то, на Средиземном море, в адскую жару. В семь надо было быть дома, в половине девятого на столе обязан был стоять ужин, а в десять все уже лежали в постелях. Или как-то раз мы ездили вместе в отпуск, в Андайский кемпинг в Стране Басков. Мы с сестрой взяли да и махнули через испанскую границу в Сан-Себастьян. Поели в порту креветок Не спросясь его! Он пришел в ярость, на свой манер: ни слова не сказал нам. Даже не взглянул на нас. Целый месяц заставлял Маргу дергаться. Его счастье, что он не на мне был женат. Я бы ему той же монетой отплатила. Я бы ему сказала: то, что ты вытворяешь, дело нехитрое, я так тоже могу. И тоже бы с ним не разговаривала. А потом взяла бы и своими руками оттащила его постель в чулан и сказала бы: вот тебе подходящее местечко, тут и спи.
В четырнадцать лет я заболел туберкулезом. Врачи были в полной растерянности: они не могли установить причину внезапной вспышки болезни. Сегодня мне ясно, что это была болезнь отторжения, бунт против мира взрослых, державших меня в узде. Но осознанно я им никогда не противился. Их политические идеалы стали и моими. Я всегда понимал, что надо продолжать борьбу, даже если под конец ты останешься один и, возможно, ни с чем.
Наверное, у меня и раньше было что-то с легкими. Так, например, в восемь лет меня послали на лето в Норвегию, в рамках акции помощи восьмидесяти детям испанских беженцев. Семья, принявшая меня, супруги Ланд, жили на хуторе, у самого леса, ближайшее хозяйство располагалось далеко. Там было в избытке молока, масла и мяса. Мне разрешалось выгонять коров на пастбище и купаться в озере. Неподалеку был трамплин, а посреди леса стояла хижина, где госпожа Ланд пряла из ниток шерсть. Я выучил несколько фраз по-норвежски. Еще я научился там кататься на велосипеде, на таком большом и тяжелом. Однажды они страшно испугались, когда я не вернулся к ужину, и поехали искать меня на упряжке лошадей. Это было как в сказке — то чудесное жаркое лето, которое я провел там. Ланды, дети которых уже выросли, с удовольствием бы усыновили меня. Они писали нам потом года два, не меньше. Мои родители наверняка ответили им от силы один раз, и контакт постепенно оборвался.