Глава пятая
Играем в «Что, Где, Когда?»
Музыканты против флебологов
С тех пор мы стали встречаться с Сенцовым. Вечерами после работы он заезжал за мной и мы ехали куда-нибудь ужинать. Часто ездили за город, бродили по осеннему лесу или выезжали на скоростную трассу и неслись, как сумасшедшие. Иногда я садилась за руль и тихо брела с установленной скоростью, как самый законопослушный автомобилист. Впервые за много лет я общалась с мужчиной, которого мне было интересно узнавать. Сенцов был разнообразен — терпелив, галантен, весел, сдержан, снисходителен, наивен, остроумен, немногословен. Он удивительно умел соответствовать мне, это у него получалось спонтанно, как будто он долгие годы изучал мой тип личности и даже защитил на мне диссертацию. Иногда, в разгар какого-нибудь занимательного разговора, я вдруг ловила на себе его взгляд, в котором было что-то такое, во что мне трудно было поверить. Наши отношения день ото дня удивляли меня все больше, рождая во мне мысли и чувства, на которые я уже ни в коем случае не рассчитывала в жизни и, более того, я их боялась. Я знала, что Сенцов живет один, но вопрос о том, чтобы проводить время у него был мною закрыт раз и навсегда. Я не хотела провоцировать обстоятельства, подталкивающие к близости. Видимо, он об этом догадывался, потому что ни о чем не спрашивал и других попыток не предпринимал.
— Алло, Арина Юрьевна, это флеболог беспокоит, как наша ножка, как настроение, что-нибудь случилось? Я же чувствую, вас же что-то беспокоит?
— Да, беспокоит.
— Что?
— Не что, а кто. Вы же сами только что сказали. Флеболог меня беспокоит.
— Чем же он вас так обеспокоил?
— Тем, что... я думаю о нем... иногда, — господи, зачем, ну зачем я это сказала? Ну всё, сказала и сказала, теперь уже не вернешь.
Молчание в трубке показалось мне подозрительно-торжествующим. Затем раздался типично докторский голос
— Вы знаете, это вполне нормально, да, совершенно естественная реакция, ничего страшного, это я вам как врач говорю, я думаю даже, что нужно закрепить достигнутый эффект, да.
— Вы думаете? И как же? — Решила я подыграть.
— Принимать флеболога ежедневно.
— Натощак?
— Нет, натощак — это, пожалуй, слишком. Не будем пока натощак, а вот перед сном...
— До еды или после?
— Во время еды. Аринушка Юрьевна, во время вкусной и полезной еды в кафе «Блюз» сегодня после работы. И, пожалуйста, не вздумайте отказываться. Это в лечебных целях.
— Ну что ж, лечить, так лечить, как поет Розенбаум.
Вечер был на редкость теплым для середины ноября. Мы выехали на окраину города, гуляли по набережной в старом парке, болтая о всяком разном.
— Стихи? Надеюсь вы не собираетесь читать мне стихи? Особенно свои.
— Господи, кто вас так напугал своими стихами?
Сенцов засмеялся.
— Я спросил, просто, чтобы сверить вкусы. Мне почему-то необходимо, чтобы они совпадали.
— Извольте, я не люблю стихи. Вернее я люблю только свои собственные стихи.
— Вы пишете стихи? Вы?
— Вы так удивляетесь, как будто я слепоглухонемая или неграмотная. Ну почему я не могу писать стихи, скажите пожалуйста, сделайте милость?
— Значит, вам можно, а другим, значит, не рекомендуется?
— Почему же, пишите на здоровье. Только не навязывайте их окружающим. А свои стихи я люблю потому, что они — мои. Если бы они мне не нравились, я бы их не сочиняла. Но я их никогда никому не показываю.
— Почему? Комплекс неполноценности?
— Возможно, это именно так и называется, я об этом как-то не думала. Во-первых, нет потребности, мы с моими стихами довольствуемся друг другом, а, во-вторых, ограждаем ближних от необходимости вынужденно восхищаться. Вы заметили, что чужие стихи никто никогда в глаза не критикует? Их можно только хвалить, даже если они не нравятся, для этого их и декламируют. Меня лично такое лицемерие не устраивает. А если мои стихи кто-то начнет критиковать, мне это будет неприятно, хотя бы он даже сказал чистую правду, так зачем же нарываться на неприятности.