Мы притихли.
– Хорошо, что мы просто говнюки, – шепнула я Мане с облегчением.
– Ага, – выдохнула она, – если бы у нас между ногами всю жизнь мотались кишки, было бы хуже!
Глава 3
Манюня, или Все хорошо, прекрасная маркиза
– Будем брить наголо. – Баба Роза глядела, как каменный истукан с острова Пасхи.
С Ба было трудно спорить. Ба была непреклонна, как гранитная скала. Когда оказалось, что мы с Маней благополучно обовшивели, она мигом забрала меня к себе, чтобы я не наградила вошками сестер.
– Не волнуйтесь, – успокоила она моих приунывших родителей, – я выведу это безобразие вмиг.
– Говорят, что можно керосином? – робко спросила мама. – Нужно нанести его на сухие волосы и продержать какое-то время.
Баба Роза сделала властный жест пальцами, словно собрала мамины губы в щепоть:
– Не волнуйся, Надя, все будет в лучшем виде!
Ночь мы провели в Манькиной комнате, спали рядышком на ее кровати.
– А давай мои вошки этой ночью придут к тебе в гости. – Манька собрала свои вьющиеся каштановые волосы в хвост и уложила его сверху на мою голову. – Это будет братание моих вошек с твоими, – радостно добавила она.
Я так и уснула под ворохом ее волос, и снилось мне, что толпа Манькиных вошек перебирается мне на голову большим семейством Ноя с картины Айвазовского «Сошествие Ноя с горы Арарат». При этом у Ноя было лицо Ба, он грозил посохом и приговаривал: «Безобразница, ты не дала нам перебраться на волосы твоих сестер!»
На следующее утро Ба накормила нас завтраком и выгнала во двор.
– Вы погуляйте немного, я сейчас вымою посуду и займусь вашими волосами, – сказала она.
Мы с Маней плелись по двору и попеременно горестно вздыхали – уж очень не хотелось в свои практически десять взрослых лет лишаться длинных волос.
– А папа тебе недавно ободок купил, с золотистой божьей коровкой, – напомнила я Мане. Манька пнула со злости камушек, который лежал в траве, он отскочил и ударился о высокий деревянный забор.
– Ну хоть какое-то количество волос она оставит на наших головах? – с надеждой в голосе спросила Маня.
– Ничего не оставлю, – раздался за нашими спинами голос Ба, – эка невидаль, походите лысыми, зато потом у вас отрастут пышные и кучерявые, как у дяди Мойши, волосы.
Мы с Манькой ужаснулись. Дядю Мойшу мы видели только на старых стертых фотографиях в альбоме Ба, это был невероятно худой остроскулый молодой человек с выдающимся носом и беспощадной пышности шевелюрой, вьющейся мелким бесом.
– Не хотим мы, как у дяди Мойши, – хором запричитали мы.
– Ладно, – легко согласилась Ба, – не хотите, как у дяди Мойши, будет шевелюра, как у Дженис Джоплин.
– А кто это такая?
– Наркоманка и дебоширка, – отрезала Ба.
Мы притихли.
Ба повела нас к длинной деревянной скамье под старым тутовым деревом. Она смахнула упавшие с дерева зрелые ягоды и сделала мне приглашающий жест рукой – садись. Я покорно села. Ба встала у меня за спиной и начала состригать под корень мои длинные волосы.
Манюня крутилась рядом и ахала с каждой падающей прядью. Она подняла одну и приложила к своей голове.
– Ба, а если бы у меня были такие светлые волосы, что бы ты тогда сказала? – спросила она.
– Я бы сказала, что ты не моя внучка, – протянула Ба в задумчивости, а потом спохватилась: – Мария, что за глупости ты несешь, какая разница, какого цвета у тебя волосы? И убери эту прядь с головы, тебе своих вошек мало?
Манька приложила волосы к плечам.
– А если бы я была вот такая волосатая? Смотри, Ба, какая, и с моих плеч свисали бы длинные пряди? – Маньке категорически нужно было выговориться, потому что с каждым щелчком ножниц приближался ее черед быть обкорнанной.
– Если ты меня будешь отвлекать, то я отстригу Нарке пол-уха! – пригрозила Ба.
– Не надо, – пискнула я.
– И ты помолчи, – прикрикнула Ба, – обовшивели обе! Уму непостижимо, где вы могли нахвататься вшей?!
Мы с Манькой воровато переглянулись. Ну, положим, нашему уму оно было очень даже постижимо.
На задворках Маниного квартала в старом каменном доме жила многодетная семья старьевщика дяди Славика. Дядя Славик был худющим, жилистым и крайне неказистым мужичонкой. Весил он от силы сорок кило и внешним своим видом напоминал зеленого головастого кузнечика. Когда дядя Славик смотрел собеседнику прямо в глаза, тому становилось неуютно от его редко мигающих широко расставленных глаз. Собеседник машинально начинал таращиться в надежде поймать в фокус дяди-Славикины зрачки.