Картины девушки постепенно становились более светлыми и лёгкими. От них так и веяло теплом, надеждой и добротой.
Состояние Лизель постепенно улучшалось: девушка стала чаще выходить на улицу, чаще смеяться и улыбаться, больше рисовать. Кроме этого Мареш начала самостоятельно ходить по лесу, зарисовывая то, что ей казалось наиболее интересным. Из леса девушка никогда не возвращалась без шишек и желудей в карманах. Однако Лизель по-прежнему не хотела появляться в городе.
Как-то раз на улице разыгралась жуткая гроза; дождь лил как из ведра, гром гремел так, как будто на небе началось землетрясение, а молнии ярко вспыхивали среди плотной серой пелены туч.
Именно в этот день Мареш вытащила Шварца на улицу, едва успев накинуть дождевик и прихватить с собой необходимые для рисования вещи.
Девушка устроилась на небольшой полянке и тут же принялась за рисование неба, изредка задирая голову вверх.
Кёнинг сидел рядом с девушкой, искренне недоумевая тому энтузиазму, с которым Лизель принялась рисовать в таких условиях. Где это видано, чтобы нормальный человек рисовал под сильным дождём в разгар грозы? Нигде. Но Мареш так рисовала.
В глазах девушки плясали озорные весёлые искорки, а сама она работала почти как в трансе.
Через некоторое время Лизель закончила работать, взяла законченную картину и отнесла домой. Затем она занесла краски, кисти и треногу. Шварц, вздохнув с облегчением, зашёл следом:
- Обязательно было рисовать именно в таких условиях? – Спросил он, торопливо закрывая дверь за собой:
- Да. – Мареш улыбнулась, отнеся кисти в ванну чтобы помыть их. – Так оттенки лучше видно.
- Серьёзно? – Кёнинг недовольно фыркнул, кутаясь в пиджак и мысленно надеясь на то, что простуда обойдёт его стороной:
- Да. Я так со многими своими пейзажами работала. – Лизель улыбнулась, включив воду и начав мыть кисти. – Такая работа на свежем воздухе знаешь, как называется?
- Как? – Шварц с искренним интересом посмотрел на девушку:
- Пленер. С французского это переводится, как рисование на свежем воздухе. – Мареш выключила воду, вытерев кисти.
Затем Лизель вышла из ванной, сложила кисти на письменный стол и пошла на кухню:
- Чай будешь? – Спросила Мареш, открыв один из шкафов и начав рыться в баночках:
- Не отказался бы. Помочь тебе чем-нибудь? – Кёнинг зашёл на кухню и остановился у шкафа, где рылась девушка, оцепенев.
Столько разных баночек он никогда не видел. В одной были сушёные листики мяты, в другой лавровые листья, в третьей находился розмарин, в четвёртой какой-то жёлтый порошок, в пятой какие-то длинные сушёные рыльца какого-то цветка, в шестой какие-то звёздочки. В седьмой находились палочки корицы, в восьмой лежали сушёные ягоды шиповника. Содержимое остальных баночек Кёнинг определить не мог, хотя все баночки в шкафу были подписаны:
- Даже не знаю. – Лизель повернулась к Шварцу, взяв баночку с мятой и баночку с сушёными ягодами шиповника. – Что-то не так?
- Так много всего. И как ты отличаешь всё это? – Кёнинг с искренним удивлением посмотрел на Мареш:
- Ты про специи? – С лёгким равнодушием в голосе спросила она, приподняв бровь. – Это ещё не самые редкие. Самые редкие растут на специально отведённом участке в саду. Например, кервель. – Лизель поставила мяту и шиповник на стол.
Затем она достала с полки чайник, налила в него воду и поставила на плиту:
- Смотри за водой, а я пока за крапивой и брусникой схожу. – С этими словами Лизель открыла небольшую дверь и вышла на улицу.
Шварц сел на табуретку и огляделся.
Кухня Мареш была обставлена крайне скромно: плита с духовкой, небольшой холодильник, раковина, сушка для посуды и много шкафов. На подоконнике стояли горшочки, в которых росли мята, лук, кресс-салат, петрушка, листовый салат, базилик, розмарин. Всё это стояло на подоконнике и радовало взор. Очевидно, это была только малая часть того, что Лизель выращивала.
В шкафы Кёнинг предпочёл не заглядывать, боясь, что не разберётся и запутается в этих приправах ещё больше.
Мареш вернулась обратно очень быстро; взлохмаченная, промокшая под дождём, но довольная:
- Ну что, налюбовался? – Девушка искренне улыбнулась, положив на стол листья брусники и крапивы.
========== Глава 26 ==========
Дни совместного проживания Шварца и Лизель протекали однообразно спокойно, но интересно.
Мареш по своей старой деревенской привычке всегда вставала раньше Кёнинга. Девушка быстро одевалась и шла на кухню готовить.
Шварц просыпался позже. Просыпался либо от того, что чувствовал пустоту на том месте, где должна была спать девушка, либо от звона посуды, шума воды и аппетитного аромата кофе и еды. Как правило из-за последнего Кёнинг просыпался чаще.
После завтрака, который всегда сопровождался разговорами, они оба мыли посуду.
Затем Мареш принималась за рисование. Иногда Лизель выходила на улицу, иногда выкладывала на стол фрукты и посуду в разном порядке, иногда выкладывая книги. Порой девушка, после нескольких секунд раздумья, принималась за портреты, а иногда она рисовала нечто странное и неописуемое. Порой от этих неописуемых картин возникало ощущение животного ужаса.
Шварц прекрасно понимал это чувство. Подобные странные картины Лизель рисовала, когда у неё начинался приступ, сопровождаемый рыданиями и мелкой дрожью. В такие моменты картины Мареш немного походили на знаменитую «Гернику» Пикассо, вызывая сходные чувства и мысли.
В такие моменты Шварц старался не трогать девушку. Лишь после того, как она дорисовывала подобные картины, он подходил к ней и крепко обнимал, убеждая Лизель, что всё хорошо и что ей никто и ничто не угрожает. Мареш по-детски покорно прижималась к Кёнингу, уткнувшись носом в его грудь и прикрыв глаза. Сидели они так до тех пор, пока девушка не успокаивалась. После этого они шли в сад работать.
А работы было много.
В саду Лизель было очень много растений и деревьев. Их было так много, что девушка едва смогла выделить место для выращивания необходимых приправ.
У дома небольшими кустиками росла астра альпийская. Шварц не понимал, почему именно астра, когда это растение больше походило на фиолетовую ромашку. Но всё же это была астра.
У калитки росла раскидистая яблоня, покрытая белыми маленькими цветами. По словам Мареш, она должна была начать плодоносить через год.
На против яблони росла вишня, на которой уже краснели крупные тёмно-красные ягоды.
Вдоль дороги от калитки к дому возвышались голубовато-фиолетовые дельфиниумы, слегка покачиваясь на ветру. Самым странным Кёнингу показалось то, что эти красивые цветы с таким красивым названием были ядовиты, а если верить словам Лизель, то яд дельфиниума вызывает угнетение центральной нервной системы с одновременным действием на желудочно-кишечный тракт и сердечно-сосудистую систему. Кроме того, выяснилось, что пыльца дельфиниума в некоторых случаях может вызывать интоксикацию у пчёл.