— Что ж, мы неплохо продвинулись, — заметил Сократ. — А теперь давай на время оставим твоего отца и сосредоточимся на том, чего хочешь ты сам.
— Я много думал об этом, — признался юноша, — подо сих пор не знаю, чего хочу, и не знаю, как это понять.
— Сначала мы попробуем понять, чего ты не хочешь и почему. Тогда, возможно, станет яснее, к чему мы должны прийти. Поговорим о самом ремесле. Что тебе придется делать.
— Нужно отмачивать шкуры в сосновых чанах, пока не задубеют руки, все время нюхать туши, свежевать их, пока с собственных пальцев не начнет облезать шкура, задыхаться от запаха красителей, толкаться на скотоводческих ярмарках; кроить, резать, сушить, вымачивать — и так каждый день, год за годом, и конца-края этому не видать.
— Но ведь дело-то прибыльное?
— И можно знакомиться с разными людьми.
— Знакомиться с людьми, — задумчиво повторил Сократ. — Существует немало способов узнавать людей. Как, по-твоему, наша беседа хоть чем-то напоминает переговоры двух купцов? Интересно, что ты на это скажешь.
— Я часто сопровождал отца на встречи со скотоводами и скорняками, и они всегда говорили только о делах.
— Это вполне естественно, о чем же еще говорить тем, кто занимается кожевенным ремеслом. Лучше ответь мне, что значит торговать?
— Получать выгоду от продажи и покупки.
— То есть выгода состоит в том, чтобы скопить побольше денег?
— По словам отца, суть торговли состоит в том, чтобы обманывать других. — Антемион помолчал. — Знаешь? У него нет друзей, хотя он всегда окружен людьми. Должно быть, их привлекают деньги.
— Значит, тебе нравится общаться с людьми, но не так, как твой отец. Я правильно понимаю?
— Совершенно точно, Сократ. Мне хотелось бы выбрать путь, который позволит быть открытым и искренним.
— С какими людьми? Например, с неотесанным деревенским пастухом, который в жизни не слыхивал ни об Эсхиле[47], ни о Софокле? — усмехнулся Сократ.
— Пускай пастух не слышал ни об Эсхиле, ни о Софокле, но с ним будет интересно поговорить о козах, — шутливо заметил Антемион.
— Безусловно, — мягко сказал Сократ, — но не о театре. Впрочем, на пути, который выбрал твой отец, тебя наверняка ждет немало полезных и приятных вещей.
— Едва ли. Теперь я ясно вижу, что соглашаться не надо.
— Допустим, но не будем торопиться с выводами. Мы еще не рассмотрели все твои желания и не выбрали самые достойные. Или ты уже сейчас точно знаешь, что ни в коем случае не станешь работать с отцом?
— Не знаю… — В голосе Антемиона появились тревожные нотки. — Размышляя об этом, я отчего-то не чувствую ни покоя, ни уверенности.
— Я так и подумал. Но мы должны найти причину, — ответил Сократ.
— Уж точно не потому, что боюсь разочаровать его, — усмехнулся юноша. — Теперь я вижу, что отец не имеет на меня никаких прав. Я не чувствую себя обязанным ему.
— И что же тебя в таком случае беспокоит?
— Кажется, я совсем запутался, — пробормотал Антемион.
— Не спеши. Пока нам удалось выяснить, что, хотя твои желания полностью противоположны устремлениям отца, ты вовсе не уверен, что не хочешь продолжать его дело. Когда мы поймем, что заставляет тебя чувствовать именно так, правильное решение придет само.
— Я боюсь — боюсь, сам не зная чего.
Последние слова Антемион произнес робко, растерянно. Сократ положил руку на плечо юноше и ободряюще улыбнулся.
— Ты молод, друг мой, но смел и силен. Поверь мне, тот, кто испытывает безотчетный страх, знает, чего боится, но не хочет признаться в этом самому себе. Ответ лежит на дне твоей души — наберись смелости и загляни туда.
— Помоги же мне.
— Правда в том, что ты прекрасно понимаешь, насколько выгодно отцовское дело. Потому и колеблешься.
— Но ведь мы не нашли никакой выгоды. Сократ исподлобья испытующе смотрел на молодого человека.
— Тебе нравится дом, в котором ты живешь? Антемион немного подумал.
— Там очень уютно, — признал он наконец.
— Опиши мне его. Это нам поможет.
— Там просторно, светло и тихо. Во дворе конюшня с добрыми лошадьми. Я обожаю скакать верхом по тенистым дубравам. Двор такой широкий, что в нем можно упражняться в стрельбе из лука. На обеду нас часто бывает свежая дичь и превосходное вино. Я тренируюсь, сколько хочу, мне делают отменный массаж. У нас собственный колодец, так что нет нужды таскать воду издалека. В общем, мне в этом доме все нравится, кроме того, что он принадлежит отцу.
47
Эсхил (ок. 525–456 до н. э.) — греческий поэт-драматург, «отец трагедии». Был свидетелем подъема афинской демократии, с чем связано присущее его творчеству настроение суровой бодрости и доверия к справедливому устройству мира, но также и страха перед возможным нарушением человеком мировой «меры».