Остальные гости приняли сторону Конна: пора отказаться от иноземных выдумок и передать власть в железные руки настоящего правителя. Но как выбрать самого достойного? Большинство полагало, что власть можно доверить лишь самым богатым и влиятельным гражданам, аристократам. На это Протагор возражал, что никакой аристократии не существует, а в правителе стоит ценить мудрость и великодушие.
Конн, в свою очередь, развил тезис о том, что хороший правитель должен взять на себя заботу о народе, ибо народ по сути своей глуп и подл и живет ради удовлетворения самых низменных интересов. Все поспешили согласиться с ним.
— Но ведь Перикл как раз так и поступает, — настаивал Протагор. — Город и вправду изменился. Я бывал здесь раньше и твердо могу сказать: Афины расцвели. Неужто вы сами не видите?
— Да, теперь у нас больше статуй, — заметил Аристофан. — В Акрополе построили великолепный храм. Кучу денег потратили, кстати. Теперь в Атенее можно полюбоваться на голых женщин. Надо отдать должное искусству Фидия[13].
— Это благодаря демократии ты можешь писать свои комедии, — заметил Протагор. — И только благодаря демократии мы собрались здесь и хулим Перикла. Демократия — это свобода и равенство.
— Как же, свобода, равенство… — скривился Конн. — Одни слова. И кстати, почему ты упорно связываешь эти понятия между собой? На самом деле они исключают друг друга. Любой свободный человек стремится выделиться. Все, что угодно, лишь бы не оказаться равным другим.
— Что ж, соблюсти равновесие и вправду нелегко, — улыбнулся Протагор. — Я привык свободно высказывать свое мнение, но вовсе не собираюсь навязывать его другим.
Продик не участвовал в беседе. Молодой человек завороженно глядел на Аспазию, но та держалась поодаль и лишь изредка приближалась к гостям, чтобы наполнить вином пустеющие кубки. И все же Продик старался не упускать нити разговора и догадывался, к чему клонят спорщики.
— Любезный Протагор, — начал Конн, — ты ведь много странствовал — скажи, неужели ты действительно полагаешь, что раб или метек[14] ничем не отличаются от свободного человека?
— Люди равны но природе своей, неравенство рождается в дурном государстве. Но государственный строй можно изменить. Вчерашний раб порой восстает против своего господина — таково его естественное право.
Эти слова немало возмутили остальных. Анит заявил, что демократия опасна, ибо вслед за ней приходит хаос. Сам он был сторонником просвещенной олигархии. Такой строй казался ему предпочтительнее тирании, ведь при нем государство не зависело от воли одного человека. В ответ Продик рассказал забавную историю о четырех собаках, которые нашли большую кость.
— Единственное отличие демократии от тирании заключается в том, — заявил Аристофан, — что в первом случае нами помыкают, а во втором над нами насмехаются. Быть рабами или шутами — вот и вся наша свобода выбора.
— А какой строй ты сам предпочел бы? — поинтересовался Анит.
— А никакой. Меня это вообще не интересует. Я стараюсь не говорить о политике. По крайней мере, с достойными людьми.
Последовал дружный смех. Воодушевленный Аристофан продолжал:
— А почему бы нам не учредить прямо здесь, в этих гостеприимных стенах новый строй, общество равенства и справедливости; и никакой политики, согласны? Никто не командует, никто не подчиняется, все вместе принимают решения и вместе за них отвечают. Знаете, что из этого выйдет? — Он оглядел присутствующих. — В один прекрасный день нам придется устроить голосование. Будем выбирать, кто моет полы, а кто идет на рынок, кто командует, а кто подчиняется.
— Неплохая идея, — ухмыльнулся Конн. — Интересно, какие вопросы придется выносить на голосование.
— Если все пойдет как задумано, — ответил Аристофан, — нам рано или поздно придется решать, пойти ли войной на соседей.
— Что ж, я проголосовал бы за, — заявил Анит.
— Придется решать, — продолжал Аристофан, — впустить ли в наше маленькое государство чужеземцев или купить новых ездовых лошадей. Кто-то предпочтет людей, кто-то лошадей. Что же делать? Позвать кентавров.
Слова комедиографа пришлись гостям по вкусу. Спор утихал, но тут раздался голос Аспазии:
— А какую роль в своем государстве вы отводите женщинам? Рожать вам детей?
Смех в тот же миг прекратился. Все взгляды обратились к куртизанке, словно она разбила дорогую амфору. Воцарилось неловкое молчание.