Жалкая дверь распахнулась, и перед Продиком возник растрепанный седой гигант с тяжелой палкой наперевес. Из-под косматых бровей мрачно смотрели налитые кровью глаза. Свирепый вид хозяина виллы никак не обещал радушного приема.
— Продик, наш славный софист! — воскликнул Аристофан, стремительно меняясь в лице. Приятели крепко обнялись. Продик слегка поморщился, почуяв исходящий от хозяина винный дух. — Что привело тебя сюда? Ты у нас с официальным визитом? Сколько же лет мы не виделись! А что с твоими волосами? Тоже в белый цвет перекрасился?
Приятели дружно расхохотались. Аристофан смеялся громко и не слишком благопристойно, но весьма заразительно. Он дружески хлопнул Продика по плечу, и софисту показалось, что его старые кости вот-вот превратятся в пыль.
— Я слышал, ты написал замечательную книжку, правда, не знаю, ни о чем она, ни как называется, — сообщил Аристофан. — Я ее, конечно, не читал, ты у нас пишешь слишком уж мудрено и непонятно. Не то что я — мои комедии любой недоумок поймет.
— Надеюсь, я не помешал тебе работать, — вежливо произнес гость.
Раб помог Продику разуться. У слуги было тонкое печальное лицо и глаза умной собаки. Несмотря на чудовищный беспорядок, жилище Аристофана показалось софисту довольно уютным. Изукрашенной фресками передней хозяин провел гостя через внутренний двор, в полупустые покои, где из-за спешной распродажи имущества почти не осталось мебели.
— Помешал работать? Ты оборвал меня, можно сказать, на середине фразы. Впрочем, это пустяки; я начал комедию два месяца назад и все не могу закончить. Жду, что музы нашепчут мне на ушко какую-нибудь скабрезность.
Повсюду валялись испещренные помарками свитки. Аристофан давно научился передвигаться по бумажному морю, не наступая на ценные рукописи. Спертый воздух, скудная обстановка, мохнатая пыль, паутина по углам… Знаки, которые софист мог прочесть без всякого труда, расшифровать ничего не стоило. Здесь жил совсем пропащий человек.
— Хозяин дома собирается вышвырнуть меня на улицу, — признался Аристофан. — Вся мебель принадлежит ему. Я не платил уже несколько месяцев, и ему надоело просить по-хорошему. Я ведь тебя чуть не прибил, думал, что ты один из его молодчиков. Кстати, мне еще ни разу не приходилось драться с софистами. Представляешь, этот болван взял привычку являться по ночам, чтобы изводить меня. Он уже сломал дверь, засыпал колодец, а теперь начал разбирать крышу. Чтобы выгнать меня, несчастный дурак готов разрушить собственный дом!
— Сочувствую. Впрочем, ты мог бы найти жилище подешевле.
— Ну да, известное дело. Но мне нужна вилла, достойная моего положения. Я же у нас знаменитость!
Комедиограф громогласно рассмеялся собственной шутке.
— Очень жаль, — осторожно заметил Продик, — что прославленный автор находится в столь плачевном состоянии.
— Мало того что меня преследуют кредиторы, так я еще, оказывается, убил человека. Разве я не могу расправиться с врагом без помощи ножа? Наши правители — лживые бездари, которые имеют наглость называть свой прогнивший режим демократией, хотя все знают, что это анархия, раздолье для мошенников, доносчиков, воров и трусов.
Продик был склонен больше верить Аспазии: Аристофан слишком много тратил на гетер.
— Меня долго не было в Афинах. Знаю только, что казнили Сократа, — решил он прибегнуть ко лжи.
— Это было подлое судилище. Уж поверь мне. Таких людей, как Сократ, больше нет. Остались одни глупцы и демагоги.
Софист окинул взглядом комнату: разбросанные в беспорядке свитки, поломанные палочки для письма на запыленном столе, огарки свечей, засохшие корки. Картину дополняла настольная модель Олимпа, изображенного в виде дома свиданий с Зевсом-громовержцем, который нашел весьма неожиданное применение своей молнии.
— А это зачем? — поинтересовался Продик со смехом.
— Не вредно все время иметь перед глазами богов, — горделиво пояснил Аристофан.
— Чтобы отличать добро от зла?
— Это краеугольный камень представлений о морали, — провозгласил комедиограф.
У подножия Олимпа замерла в игривой позе муза комедии Талия. У противоположной стены стояла лежанка, на которой Аристофан писал, когда уставал сидеть за столом; рядом стоял маленький столик с пюпитром и подставкой для письменных принадлежностей. Маленькое окошко выходило во внутренний двор, узкая лестница вела наверх, в помещения для рабов (на самом деле у сочинителя был всего один раб). Продик вгляделся в папирус, над которым, по всей видимости, работал Аристофан, но не смог разобрать ни слова.