Послышались жидкие смешки.
— Мало кто в этом городе знал его так же хорошо, как я. Кстати, ты слышал эту историю?
— Какую историю? — насторожился софист.
— Как-то раз один человек столкнулся на перекрестке с Сократом. И спросил его: «Скажи мне, добрый человек, как пройти к берегу Эридана?» «Ты хочешь знать, какую из двух дорог выбрать?» — отозвался Сократ. «Именно так». «Ты спрашиваешь, как выйти на берег Эридана. Но почему ты решил, что одна из этих дорог ведет к реке?»… Путник, как ты, наверное, догадываешься, начал сердиться. «Откуда мне знать, ведет ли туда одна из дорог, или обе, или вообще ни одна?» — ответил он. «Вот именно, — обрадовался Сократ, — ведь лишь выбрав правильную дорогу, ты сможешь попасть на берег Эридана. А если выберешь не ту дорогу, ни за что не попадешь»… Путник не знал, что и думать, — он глядел на Сократа и не мог взять в толк, откуда навязался на его голову этот чудак. «Но ты не знаешь, какую дорогу выбрать, — продолжал между тем Сократ, — потому и спрашиваешь меня»… Смеркалось, и несчастный путник, испугавшись, что ночь застигнет его посреди поля, решил выбрать дорогу наугад, лишь бы спастись от надоедливого старика.
— Весьма поучительно, — улыбнулся Продик, усаживаясь рядом с Антемионом и стараясь пристроить шляпу в относительно сухое и чистое место.
Трактирщик принес кувшин с какой-то мутной жидкостью, отдаленно напоминавшей вино. Продик сделал глоток и сморщился. Пойло больше всего походило на уксус. Всякий раз, когда открывалась дверь, в таверну проникал тяжелый запах помойки. Над кучами мусора, что не одну неделю росла под окнами кабака, кружили тучи мух и хрипло каркали вороны.
— Едва ли ты пришел сюда, — произнес Антемион, — чтобы насладиться этим божественным вином и послушать мои мудрые речи.
— Я расследую обстоятельства смерти Сократа, — невозмутимо повторил старик.
— Отлично, значит, я смогу рассказать о том, как начал пить. Мы, пьяницы, вечно рассказываем одну и ту же историю. Зато делаем это превосходно. Никто не расскажет эту историю лучше нас, ведь мы повторяем ее снова и снова, много лет подряд, и непременно после первого кубка.
Кто же откажется послушать хорошую историю, — обрадовался Продик. — Я весь внимание.
Так, о чем это я… — Антемион сделал несколько жадных глотков, вытер губы тыльной стороной ладони и приступил к своей печальной повести: — Я паршивая овца, позор семейства. Мой отец хотел, чтобы я стал человеком, а из меня вот что вышло.
— Сразу видно, что ты из хорошей семьи.
— Так и есть: моя семья — одна из богатейших в Афинах. Нам принадлежит половина всех кожевенных мастерских и лавок. Я был богатым молодым бездельником, который вечно ссорился с отцом, потому что не хотел заниматься семейным делом. Когда Сократ завлек меня в свои сети, я был совсем мальчишка и понятия не имел, чего хочу. Глупый юнец, который лопался от высокомерия и ненавидел собственных родителей. Сократ был для меня не просто наставником — в нем я видел настоящего отца. Он знал обо мне куда больше, чем я сам о себе знал. Рядом с ним я чувствовал себя маленьким, слабым и ничтожным. Я поклонялся Сократу, как богу. Самому уродливому и нелепому из олимпийских богов. В его словах я привык искать ответы. Сократ запутал меня, унизил, лишил веры в себя, но я все равно продолжал верить ему. Попроси он меня броситься с обрыва, я прыгнул бы, не раздумывая. Но я, видишь ли, разочаровал своего великого наставника. Обманул ожидания учителя истины! Исчерпал его божественное терпение! Он говорил, что для познания истины нужно отказаться от земных благ, а я ни от чего не захотел отказываться. Я не мог стать таким, как отец, и таким, как Сократ, тоже не стал. Много лет я терзал себя и других, не в силах принять решение, и учителю стало скучно. Он прогнал меня.
Продика рассказ Антемиона и тронул, и позабавил. Он внимательно вглядывался в лицо собеседника, боясь пропустить легчайший признак неуверенности или лжи.
— Я был из тех сыновей, которые говорят: «Конечно, отец, как скажешь», а потом делают по-своему. Сократа такие не интересовали. А я-то решил, что мой наставник испугался угроз Анита. И возненавидел отца. Анит во всем винил Сократа. А я решил, что во всем виноват мой отец. Тогда-то я и ушел из дома. У меня был верный друг Платон, но Сократ и ему сломал жизнь.
Антемион говорил бесстрастно и монотонно, но лицо выдавало его. Молодой человек с большим трудом сдерживал волнение: на шее у него дрожали набухшие жилы, челюсти кривились, глаза горели. Продику стало не по себе.