Кроме таинств Афродиты, гетера обучала своих воспитанниц хорошим манерам, логике, риторике, стихосложению, музыке, пению и танцам, искусству макияжа. И никакого рукоделия, кроме изготовления предохраняющих средств из бычьих кишок. Аспазия принимала в свою школу свободных молодых женщин, здоровых и не изможденных тяжким трудом. Она не брала с них платы — только обещание использовать полученные знания наделе. Тонкая уловка, благодаря которой любая женщина могла заработать на жизнь без помощи мужчин.
Фидий познакомил Аспазию с Периклом, одним из влиятельных членов Ареопага. В то время скульптор работал над самым ответственным заказом в своей жизни: он воздвигал на Акрополе храм Афины, главное здание города и одновременно символ мудрости. Парфенону предстояло стать любимым детищем Перикла, достойным венцом афинских реформ, подо сих пор он оставался лишь образом, идеей без формы. Стратег[24] поделился своей мечтой с Фидием, единственным художником, способным воплотить ее в жизнь (пусть и не слишком красноречивым). В конце концов, горячность и настойчивость Перикла сделали свое дело; день за днем он твердил угрюмому скульптору о чудесном храме, пока тот не начал считать грандиозный замысел своим.
Аспазия часто ночевала в мастерской Фидия и могла наблюдать, как политик и скульптор жарко спорят, склонившись над чертежами. Слушать их было одно удовольствие. Перикл не понимал терминов, которыми сыпал Фидий, но говорил так горячо и страстно, что гетере казалось, будто она видит удивительный храм во плоти.
Поначалу погруженный в работу Перикл словно не замечал присутствия Аспазии. Лишь через несколько недель, когда друзья поднялись на Акрополь, чтобы выбрать место для будущего здания, он внезапно проявил интерес к женщине, в которой прежде видел лишь любовницу скульптора.
— Кто такая? — спросил он осторожно.
— Ответить на этот вопрос будет потруднее, чем разъяснить тебе замысел моего Парфенона. Откровенно говоря, я и сам ее не понимаю.
Того, что последовало за этим разговором, Аспазия не могла ни предугадать, ни вообразить в самых дерзких мечтах. В то время гетера, несмотря на признание в обществе и собственное дело, мало задумывалась о будущем. Она доверяла естественному течению событий. Казалось, сама Фортуна благоволит к Аспазии, день ото дня осыпая ее своими дарами, и женщина с благодарностью принимала их. Больше всего на свете гетера дорожила завоеванной в нелегкой борьбе свободой. И все же в один прекрасный день она почувствовала, что Перикл ее любит. И впустила его в свое сердце.
ГЛАВА IV
Софист Продик Кеосский вот уже год трудился над первой книгой, в которой намеревался изложить воззрения своего учителя Протагора Абдерского. Двадцатилетний Продик уже закончил обучение, и книга должна была стать даром ученика, выражением глубокой признательности наставнику. Протагор дал своему лучшему ученику все, что может дать хороший учитель, кроме одного: способности учить самому. Несмотря на долгие годы, проведенные рядом с философом, Продик не унаследовал от него особой душевной силы, что помогает завладеть всем существом другого человека и сообщить ему собственный образ мыслей. Протагор не раз с горечью замечал, что его ученик, воспринимающий несовершенство мира с трагической остротой, не способен открыто противостоять злу. В отличие от философа из Абдеры, взиравшего на окружающую жизнь невозмутимо, с печальным скептицизмом, Продик обладал душой беспокойной, но слабой.
Даже во время добровольного заключения на острове, погруженный в работу над книгой, Продик ни на минуту не забывал об обещании подарить рукопись одной удивительной девушке. Боролся он с апатией и унынием или настойчиво продирался сквозь словесный лабиринт, в темных глубинах его сознания продолжало гореть зажженное в Афинах пламя. Если в мире и существовала женщина, достойная столь тяжкого труда и беззаветных усилий, то лишь она. И Продик больше всего на свете боялся разочаровать Аспазию, хоть и думал порой, что сама она давно о нем позабыла. Что ж, если так, больше писать книг он не станет.