Когда Окассен вдруг его увидел, он был охвачен сильным страхом.
— Бог в помощь тебе, братец!
— Бог да благословит и вас, — ответил тот.
— Послушай-ка, что ты тут делаешь?
— А вам-то какое до этого дело?
— Никакого, я просто спросил по-хорошему.
— О чем это вы плачете, — сказал тот, — и что вас так печалит? Если бы я был таким важным человеком, как вы, никто в мире не мог бы заставить меня плакать.
— А! Так ты. меня знаешь? — спросил Окассен.
— Да, я знаю, что вы Окассен, графский сын, и, если вы мне скажете, о чем, вы плачете, я вам окажу, что я здесь делал.
— Ну что же, — ответил Окассен, — я тебе скажу охотно. Сегодня утром я приехал в этот лес поохотиться, и со мною была белая левретка, самая прелестная в мире, и вот я ее потерял, потому и плачу.
— Бог мой! — воскликнул тот, — и чего только ни выдумают эти господа! И вы плачете из-за какой-то вонючей собачонки! Будь проклят тот, кто вас за это похвалит. Нет в нашей стране такого важного человека, которому ваш отец приказал бы достать их десять, пятнадцать или двадцать, и тот не исполнил бы этого с большой охотой и не был бы этому только рад! Вот я так действительно могу плакать и печалиться.
— А ты о чем же, братец?
— Сударь, я расскажу вам, почему. Я был нанят одним богатым крестьянином, чтобы ходить за плугом с четырьмя волами. Три дня тому назад со мной случилось большое несчастье — я потерял лучшего из моих волов, Роже, самого сильного. И теперь хожу и ищу его. Я ничего не ел и не пил три дня, а в город вернуться не смею, там меня посадят в тюрьму, так как мне нечем заплатить за вола. Во. всем мире у меня нет никакого имущества, кроме того что вы на мне видите. У меня есть бедная мать, у нее ничего не было, кроме старого тюфяка, да и тот теперь вытащили у нее из-под спины; и теперь она спит на голой соломе. И вот это-то и печалит меня больше, чем мое собственное горю. Потому что ведь деньги приходят и уходят. И, если я теперь потерял, я выиграю в другой раз и заплачу за своего быка. Ради этого одного я бы не стал плакать. А вы убиваетесь из-за какой-то паршивой собачонки. Будь проклят тот, кто вас за это похвалит.
— Славно ты меня утешил, братец! Пошли тебе бог удачи. Сколько стоил твой вол?
— Сударь, с меня спрашивают двадцать су, а у меня не найдётся и одного гроша.
— Вот возьми, у меня тут есть двадцать су, ты и заплатишь за своего вола.
— Сударь, — сказал крестьянин,— спасибо вам за это, пусть бог поможет вам найти то, что вы ищете.
Он уходит дальше, а Окассен продолжает путь.
Ночь была ясная и спокойная, он ехал долго, пока не достиг того места, где расходились семь дорог. Здесь он увидел беседку, которую, как вы знаете, устроила Николет; она была вся разубрана цветами и листьями внутри, и снаружи, и сверху, и спереди и была так красива, что трудно себе представить что- нибудь лучшее. Когда Окассен ее увидел, он сразу остановился, а, на беседку упал, луч луны,
— Боже мой, — сказал он, — ведь это сделала Николет, моя нежая подруга! Она устроила это своими прекрасными руками, Ради нежности и любви моей к ней я сойду с коня и отдохну здесь сегодня ночью.
И он вынул ногу из стремени, чтобы сойти с коня, а конь его был высокий и большой. И так задумался он о Николет, своей подруге нежной, что упал на землю так тяжело, что ударился о камень и вывихнул себе плечо.
Он почувствовал себя сильно раненным, но употребил все старании и привязал лошадь здоровой рукой к кусту шиповника, потом повернулся на боку и растянулся беседке на спине. И, глядя в отверстие над головою, он видел звёзды. Одна из них казалась ярче других, и Окассен начал говорить так.[41]
25
Здесь поется:
26
Говорят, рассказывают и повествуют:
Когда Николет услышала Окассена, она подошла к нему, потому что была недалеко. Она вошла, в беседку, бросилась в его объятия и стала его ласкать и целовать.
41
Здесь трактовка образа виллана еще углубляет то, что мы могли видеть в главе 18. Автор повести не только изображает с горячим сочувствием горе полураба-крестьянина, но и влагает в его уста суровое поучение барам, которые «с жиру бесятся».
В конце главы выражения подлинника неясны, и можно предположить порчу текста.