Первая старушка впала в уныние, ссутулилась, кожа ее приняла серый, внушающий тревогу оттенок. «Наверно, я вечно все не так делаю, — думала она. — Может быть, счастье есть нечто ужасное, а я ее на это толкаю…»
Как-то раз вторая старушка заметила, какой у первой скверный вид. После некоторого раздумья она сказала:
— Ты знаешь, что-то мне вдруг так хорошо стало!
И она пустилась в пляс длинными, судорожными прыжками.
После этого они молча сидели друг напротив друга.
— Ну, теперь-то ты счастлива? — тихо спросила первая старушка, когда наступил вечер.
— Да-да, все еще. Смотри-ка, — сказала вторая. И она вскочила с места и заплясала на разъезжающихся ногах, с разметавшимися по лицу волосами. Она налетела на стулья и неловким движением смахнула со стола вазу. И, задыхаясь, с посиневшими губами выкрикнула:
— Ну, видишь?
Вскоре после этого она умерла.
Под ее подушкой первая старушка нашла записку: «По правде сказать, я всегда была счастлива. Все благодаря тебе. И когда я говорила „нет“, я имела в виду „да“. Поверь мне. Прощай, лапочка».
Первая старушка пошла на кухню и достала из ящика хлебный нож. И замахнулась было, чтобы воткнуть его в грудь второй старушки, с левой стороны. «Однако чего я этим добьюсь», — подумала она, царапая ее платье кончиком ножа.
Она покачала головой, поцеловала вторую старушку в губы и положила нож обратно.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ.
Долгие годы, прожитые вместе, они были бурно и страстно счастливы. Никогда ни тени вражды или ненависти не промелькнуло между ними.
Но вот однажды вечером одна из них сказала:
— Не знаю даже, как и начать.
— Да не надо, — сказала вторая старушка. — Я и так знаю.
— Но я… — сказала первая старушка.
— Да-да, — перебила вторая старушка.
И они поведали друг другу, что вот так, внезапно, вдруг разлюбили друг друга. Но, в сущности, добавили они, это произошло уже давно.
А если вдуматься, продолжали они, покачав головами, то так оно всегда и было.
Лучше уж было им никогда друг с другом не встречаться или, вернее, хорошенько подумать наперед.
Сорок лет назад им бы следовало быть рассудительнее. «Сами виноваты», — бормотали они.
Они стучали себя пальцем по лбу.
«Дурехи, — думали они. — Безмозглые, бестолковые дурищи».
Они потеряли сон, махнули на себя рукой, окончательно запутались и умерли.
Две маленькие старенькие старушки.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ.
Одна старушка сказала как-то вдруг (раньше им не приходилось обсуждать такие вещи):
— Когда я буду лежать при смерти, пусть у моей постели поет небольшой хор, а съесть бы я хотела пудинг с итальянской колбаской. И еще, если можно, хорошо бы гудение шмеля за окном. Трудно будет, конечно, все это устроить. Но уж больно мне хочется. Ладно, там видно будет.
Вторая старушка начала приготовления. Вместе с двумя стариками, жившими этажом выше, она организовала маленький хор. Она набила морозилку пудингом с колбасками. Еще она ловила шмелей и рассовывала их по банкам с медом и листиками салата. Это было самое трудное. Шмели очень скоро умирали.
«Как сохранить шмеля живым? — думала она. — Или, если понадобится живой шмель, где его взять? Как же мне все это обустроить?»
Через пару месяцев первая старушка внезапно упала без сил.
— Скорей! Скорей! — закричала она.
Вторая старушка схватила ее за лодыжки и потащила в спальню. С большим трудом втянула она ее на кровать.
Это было утром. Светило солнце. Ловя воздух ртом, стояла вторая старушка у кровати.
— Пудинг, — прошептала первая старушка.
— Ах, точно!
Вторая старушка убежала и вскоре вернулась с кусочком замороженного пудинга.
Первая старушка была при смерти. Но она лизнула пудинг и улыбнулась.
— Хор, — прошептала она.
Вторая старушка побежала наверх, постучала в дверь к старикам, и не прошло трех минут, как они уже стояли в ногах постели и пели: «Когда корабль гавань покидает», «Гряди, гряди» и другую печальную песню о приветах прощальных и слезах, взор застилающих, слов которой они не знали, а потому негромко тянули мелодию на три голоса. Потом вторая старушка кивнула, и старики на цыпочках выбрались из комнаты.
Она осталась у кровати одна. По ее щекам катились слезы.
Первая старушка постепенно проваливалась в небытие, промежутки между вдохами и выдохами становились все длиннее.
«Что же, что же мне делать? — думала вторая старушка. — Подержать ее за руку? Поцеловать? Ах да, — вдруг вспомнила она. Она подошла к окну, прикрылась тюлевой занавеской и принялась жужжать. — Жжж, жжж, — жужжала она. Солнце припекало ей затылок. — Шмель-то из меня убогонький», — подумала она.
Иногда она переставала жужжать и прислушивалась. Было тихо. Первая старушка умерла.
Вторая старушка присела к столу, отодвинула тарелку и чашку, уронила голову на руки и заплакала.
«Ох, как же худо мне сейчас! — подумала она. — Ну почему я не подержала ее за руку, вместо того чтобы стоять там и жужжать? И я могла бы сказать ей, как я ее любила, или что-нибудь в этом роде. Ведь если это последнее, что слышишь перед смертью, это же прекрасно?..»
Ей казалось, что она поступила дурно и прощенья ей за это не будет.
Так сидела она еще долгие часы, а солнце заливало светом комнату.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ сидели за столом. Был вечер. С улицы до них доносились голоса, лай собак.
Они чувствовали, что этим вечером ими овладеет ярость. Они верили, что их чувства были одушевленными созданиями из некоего другого мира. Любовь, печаль, ярость. Они представляли себе, что ярость была крошечной женщиной с узловатыми пальцами, которая время от времени, этак запросто, заходила к ним.
Они очень любили друг друга. Но когда приходила ярость, они друг друга ненавидели.
Как-то встретят они ее на этот раз?
С пересохшими губами, ссутулившись, они рассматривали свои ногти.
Что будет вытворять ярость своиминогтями? И будет ли она визжать, плевать им в лицо?
Две старушки, в большом старом доме на набережной.
Они пили вино.
Шум на улице становился сильнее.
До них долетал звук сирен, пронзительный свист, у них звенело в ушах.
И тогда явилась ярость. В сущности, она вела себя довольно сдержанно, действовала с достоинством, столы и стулья опрокидывала осторожно, стаканы в стенку швыряла с оглядкой.
Задыхаясь, не в силах выговорить ни слова, старушки в конце концов улеглись на пол с распухшими коленями, переломанными ребрами, исцарапанными щеками.
Они только что видели, как ярость вновь оставила их, оседлав окровавленную метлу, — так это выглядело — и взвилась ввысь через разбитое окно.
Вздохнув, они помогли друг другу подняться, сбрызнули одеколоном носовые платки, отряхнули платья и уселись на подоконнике.
Ярость убралась восвояси, в свой собственный мир. Они это знали и с легким сердцем принесли из кухни новые стаканы, и разлили в них вино.
— Теперь, может, и любовь к нам заглянет, — сказала одна.
— Нет, я думаю, сначала грусть, — сказала другая.
Первая кивнула и разбитыми губами осторожно отпила глоток вина.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ жили в большом доме с высокими потолками. Нижний этаж занимал невысокий толстый рыжеволосый старичок.
Из окна они частенько наблюдали, как он прогуливается. У него была широкая разболтанная походка; временами он просто застывал на месте. Тогда казалось, что он разговаривает сам с собой и приходит в раздражение.
Однажды он постучался к ним и спросил, не могли бы они поговорить.