"Вождя" всего советского народа тов. Сталина, долбанул в темя инсульт "тяжелого калибра". Из серии "наповальных" инсультов. От таких инсультов ударенные обязательно падают на пол и более никогда не становятся на ноги. Меньший инсульт для "вождя" не годился: для них всё должно быть великим! По всем божьим правилам ему нужно было бы послать инсульт "среднего калибра" с лежанием колодой лет пяток…. хотя нет, нельзя ему было посылать инсульт средний тяжести, он бы тогда лежал "овощем", не мог бы шевелить языком и только "в гневе сверкал бы глазами"…
Хорош и инфаркт. Он, как и кровоизлияние в мозг, имеет "три степени подлости": микро, средний и "наповал". Или "напольный".
Но "лучше всех" работает онкология! Эта подлая, сучья баба не убивает сразу, а даёт какое-то время "на осмысление пройденного пути и на покаяние в грехах" заболевшему. Как отпущенное онкологией время тратит каждый из обречённых. — это зависит от самого обречённого, но девяносто процентов приговорённых вступают в борьбу с болезнью. Любой ценой — но сражаться! Борьба с болезнями "до последнего патрона", то есть рубля, нами приветствуется, "получает сочувствие и поддержку"
Глава 12. "Поехали!"
Выше написанные главы о душах и болезнях тела — лишние, и к моему предстоящему путешествию в Ленинград не имеют никакого отношения. Болячки и мысли о них "имели место быть" у меня после выхода на "социальную защиту", а первый вояж в "город на Неве" состоялся в тридцать лет. Таким образом, промежуток между удалением желчного пузыря и деловой поездкой в Ленинград, равен тридцати пяти годам. Тогда был здоров, жизнерадостен и о предстоящей операции, что могла бы у меня случиться в будущем, не думал. До выхода на "социальную защиту я навещал "культурную столицу" не мене двух-трёх раз в год.
Возвращаюсь на то место в повествовании, когда домашнее "правительство" вынесло постановление о моей командировке в Ленинград… Петербург, то есть. До сего времени обожаю самый короткий анекдот о "культурной столице России":
"Петербург ленинградской области".
Когда-то ходил другой короткий анекдот, "антисемитский": "рабочий-еврей". Интересно бы узнать, какому количеству нынешних граждан, что приезжают в Петербург, режет слух и сознание сочетание слов "Петербург ленинградской области"? И тогда я знал, что собираюсь в Петербург, но меня просят его упоминать, как "Ленинград"
Ко времени моей первой поездки в Санкт- Петербург, мог гордиться количеством географических точек, в коих имел удовольствие побывать за прожитые тридцать лет, но такого места, как "Ленинград" на моей "географической карте" не было.
Я волновался и радовался одновременно, и этим "коктейлем" был наполнен до ноздрей, как школьник седьмого класса пивом.
… и вот он, момент, когда с пустыми "сумарями" и с восторженной физиономией вываливаюсь на перрон Московского вокзала из скорого поезда "Ленинград-Адлер"! Свершилось! Все приезжающие всегда выискивают встречающих, если таковые им известны и обещались "придти к поезду" Я, вывалившись из вагона, стал рассматривать навес над перроном и здание Московского вокзала. Мои любования зданием вокзала прервала полная, симпатичная и милая женщина с азиатскими чёрными глазами: она назвала моё имя и попросила смотреть на неё, но не на вокзал! Хорошее начало! Ничего себе! Вот это разведка! Ни разу не видеть человека и абсолютно точно вычислить человека в толпе пассажиров с первого захода! Такое, как всегда думал, дано только "гениям от разведки", но не простой жительнице, пусть и столичного", города. Оно, конечно, когда я был в пути, жена могла дать мой "словесный портрет" по телефону, но, думаю, меня в тот раз "вычислили по моей провинциальной физиономии
Каковы были первые наши слова? Каков был тот "пароль"? Могу придумать диалог, но это будет не то, а мне хочется как можно ближе быть рядом с истиной. Первый вопрос был от неё и стандартный, почти "английский":
— Не правда ли, сэр, что погода сегодня…" — погода стояла отличная, тихая, петербургское солнце светило нежно и ласково…
— Как доехал? — странный вопрос! Как я мог доехать? Если поезд прибыл по расписанию и я стою на перроне — стало быть, ничего в пути интересного не произошло.
— Нормально. Какие события могли случиться в вагоне? — я провоцировал её на разговор.
— Идём по Старо-Невскому проспекту. Город посмотришь. Можно и дворами, так короче, но по Невскому лучше. Привыкай.
— А мы не заблудимся во дворах?
— Нет. У нас все дворы проходные. На какое время приехал?
— Выполню "правительственное задание" — и назад! Трёх дней хватит. Дома меня ждут.
— Подождут! Трёх дней мало. Ну да ладно, авось не в последний раз.
— В столицу мы мотаемся всего на день, и нам этого хватает по горло! А тут — полных три дня счастья! Как мне всё это закупить? — я огласил список заказанных и ожидаемых дома товаров.
— Пустяки. Завтра всё и купим — на том и решили. Потом был обед. Пили водку с супругом Томки, после водки нас потянуло на пиво. Как так? Быть в Питере и не насладиться лучшим в отечестве пивом!? — и он, как настоящий радушный хозяин, повёл показывать достоинства второй столицы отечества. "Экскурс" был "с дальним прицелом": шли мы всё-таки пиво пить, а не рассматривать исторические здания города.
В тот вечер первым историческим местом, которое я посетил, если не считать Московского вокзала с гранитным "вождём всего мирового пролетариата", была Александро-Невская Лавра. Это после посещения пивной, где мы наслаждались пивом завода имени русского разбойника — Степана Разина. Мы стояли у Охтинского моста, и томкин супруг объяснял, почему часть города за Невой называется "Охта":
— Это батюшка царь Петр Алексеевич так назвал: "Ох, та сторона…"
А вечер длился и длился, был каким-то "затяжным" и не собирался переходить в нормальную ночь. Но мы всё же улеглись, но странное дело: алкоголь не "брал", хотя выпито было прилично. Такое всех касается: в состоянии восторга алкоголь нас не "берёт". Не "валит с ног": водка — сама по себе, она может навредить телу, но не душе.
Спать не хотелось, и моё состояние полностью соответствовало определению: "хоть глаз коли". Разговоры цеплялись, как зубья шестерёнок одно за другое и конца им не было видно. Николай спросил:
— А ты знаешь, который час?
— Нет.
— Три.
— Как "три!?" А почему так светло?!
— Так это "белые ночи" пришли… — и я замолчал потому, что мне стало стыдно за провал в памяти: ведь знал о "белых ночах Ленинграда", но что они вот так просто, без объявления, придут и будут представлены — такое допустить не мог.
На утро Томик говорит:
— Так, быстренько встаём и завтракаем. Ты не спать сюда приехал и пивом наливаться. Сходим на Суворовский проспект, там есть хороший магазин обуви. Подберём Валюше туфельки — Томка трудилась на швейной фабрике города. Фабрика славилась изделиями верхней мжской одежды на половину союза, и у меня появился момент гордости от мысли, что я так запросто контактирую с одной из тружениц столь известного предприятия. Своими руками она одевала полстраны, а вторая половина страны приезжала в первую столицу за "одягом". Была она закройщицей, мастером, и помимо этого — большим профсоюзным деятелем на родном предприятии.
Кто таков профсоюзный деятель советских времён? Это, прежде всего, для него ежегодные путёвки в лучшие курорты отечества, да и не только туда: она бывала и в "странах социалистического лагеря". Получить день, или два дня отпуска и потратить их для приобщения молодого провинциала "к культурным и материальным ценностям второй столицы страны" было для неё пустяком: "Вам — хоть неделю, дорогая Тамара Алексеевна! Как пожелаете!"