— Сашенька, а я награжу жену нашего героя орденом Екатерины. Малым крестом. Будет отныне ваша Антуаннета Станиславна — «кавалерственной дамой». Натерпелась, вечно вас на подвиги благословляя. И Ванечку чтобы завтра взяли на коронацию.
— А Ванечку?! Наградить? — пискнула Екатерина.
Глава 5
Событие двенадцатое
Главным изобретением человечества до сих пор остаётся палка, из-под которой оно работает.
Уезжая весной из Студенцов на Кавказ, Пётр Христианович управляющего своего нового, немца Иоганна Бауэра, ну, который племянник Карла Генриховича Бауэра, что рулил хозяйством соседа секунд-майора Курдюмова, настропалил, чтобы тот, в купленном им в Москве сельхозмагазине «Шмидт и сын», порядок навёл. Магазин находился в самом конце Пречистенского бульвара. Почти на набережной. Брехт точно это помнил. И, как магазин выглядел, помнил. Здание двухэтажное с цокольным каменным этажом и деревянным верхним под деревянной крышей. Сейчас проехал весь Пречистенский бульвар и не нашёл своего дома.
Брехт доехал до самой набережной и остановил коня. Хрень. Что-то пошло не так. Этот Шмидт вместе с семьёй в Баварию и дом перетащил? Нет, немцы, конечно, народ рачительный и даже скупердяйский, но проданный дом утараканить в Фатерлянд не могли. Ну, и не волшебник же герр Шмидт. Потому, Пётр Христианович развернул аргомака, выданного ему Махмудом Мударом в аренду, и порысил в обратном направлении вглядываясь внимательно в дома. Нашёл пропажу. Что можно сказать? А сказать можно, что Иоганн Бауэр перевыполнил его поручение. Целый особняк у него получился. Дом побелили. Нет, не так. Второй этаж обшили поверх чёрных брёвен доской, присобачили поверх мезонин и всё это побелили. Густо, так, что досок и не видно почти. Чуть ли не трёхэтажный дом стоит. Рядом, за забором из штакетника, притулилась новая, сверкающая ещё жёлтыми свежими брёвнами, баня с трубой, а, значит, топится не по-чёрному, и в дыму задыхаться не надо. Ещё чуть дальше, во дворе, просматривался, собранный из досок, сарай с большими воротами, каретник, должно быть.
В доме кто-то обитал. Топилась печь, из новой наращённой кирпичной трубы, под кованным красивым колпаком, вился сизый дымок.
Ворота во двор, Брехту, при первом проезде мимо дома, взгляд и отвели. Раньше забора и ворот не было. Ворота были высокие, окованные железом со всякими завитушками. Красиво. Так ещё и покрашены были красной краской. Это и не позволило признать свою недвижимость. Пётр Христианович слез с аргамака со смешным именем «Жьыбгъэ», которого Махмуд называл просто «Жы». Переводится, как «ветер». Прошёлся вдоль забора, разглядывая дом через промежутки в штакетинах. Чистенько.
— Эй, хозяева, открывайте, — постучал он в калитку.
Не сразу, пару минут тарабанил, но дверь в доме открылась и на пороге показался высокий худой мужик с седой бородой и одним глазом; поверх второго, как у Кутузова, была кожаная чёрная повязка.
— Чего изволи… Иди, бусурманин, отсюда, пока жив. Ещё стукнешь — пальну. — И точно пистоль в руке. Однако!
— Сам ты бусурманин, инвалид. Я граф фон Витгенштейн.
— Что я барина не знаю? Он немец, а не бусурманин, — но пистоль опустил.
— Тебя Иоганн Бауэр нанял? Открывай, старинушка, я правда граф Витгенштейн.
— А как звать тебя, если ты граф? — вот ведь нашёл какого хорошего сторожа управляющий.
— Зовут меня Пётр Христианович…
— Не, барина по-другому зовут, — да что же это такое?!
— Людвиг Адольф Петер цу Зайн-Витгенштейн-Берлебург-Людвигсбург.
— Верно. А как жену его зовут? — Брехт заржал. Как можно на этого Кутузова сердиться? Блюдёт его добро.
— Какого его? Мою жену зовут Антуаннета. А, ну да, тебе же опять, лингвист ты хренов, полное имя нужно. Мою жену зовутАнтония-Сесилия Снарская.
— Понятно. А как…
— Брат, ты бросай мне тут загадки рассказывать, а то я добрый так-то, но выпороть — выпорю.
— Понятно. А как сынка старшего зовут? — не свернёшь с пути истинного.
— Охо-хо. Лев зовут. Открывай. Голоден я, и баню топи срочно. Завтра коронация, мне рядом с государем быть, а от меня потом конским и своим за версту шибает. Морщились сегодня княжны великие и специально от меня отсели.
— Понял, Вашество. Мне немец Баер вас, как гусара голубого расписывал, а вы вон в басурманина вырядись. Баньку-то мигом спроворим. Лучший печник Москвы печь делал. Наш, со Студенцов, — принялся отодвигать засовы «Кутузов».