От такой неожиданной атаки Александра как будто окатили холодной водой. Мысли путались, хотелось провалиться сквозь землю от беззащитности и отсутствия поддержки хоть с чьей-либо стороны. Свет прожектора бил в затылок, поэтому трясущихся губ Александра и готовую выкатиться слезу никто не видел.
– А чего ты так разорался, Сенчин, а? – никто не заметил подошедшего из тени майора Шугалова.
– Рота, смирно! Товарищ майор, – начал Сенчин, – третья танковая рота…
– Я говорю, ты чего орешь, товарищ старший лейтенант? – Шугалов перебил доклад Сенчина, – Человек служит без году неделя, мля. Ты его в курс дела ввел? Сам с ним в парк ходил, показывал, что и как? – всё более повышал голос Шугалов. – Вы только водку вместе жрать умеете! Приказываю, завтра ввести в курс дела лейтенанта, чтобы потом было, что спрашивать! Задача ясна? – Шугалов нагнул по-бычьи голову и по обыкновению заложил руки за спину. Взгляд его светло-серых глаз буравил Сенчина.
– Так точно, товарищ майор! – вытянувшись по стойке «смирно» ответил старлей.
Молча развернувшись на каблуках, Шугалов зашагал в сторону офицерского общежития.
– Вот бля, наберут по объявлению, – имея в виду Щербакова, сквозь зубы процедил Сенчин.
– Рота! Равняйсь! Смирно! В расположение казармы, шагом марш!
С плаца подразделения расходились по своим казармам, к своей направилась и третья танковая рота, которую вел Баранкин.
– Вот, Саня, еще мне Шугалов за тебя вставил, – уже беззлобно сказал Сенчин Щербакову, с которым они остались наедине посреди опустевшего плаца, – наберут вот таких «пиджаков», один гемор от вас.
– Да что я, сам что ли в армию просился? – дрожащим от обиды голосом ответил Щербаков.
– Ну сам, не сам, а гемор нам, – скаламбурил лысый старлей. – Ладно, иди в казарму, завтра разберемся, что и как.
Повернувшись, Сенчин зашагал в сторону расположения танковой роты для постановки задач на следующий день. Прожекторы погасли, остался гореть только один, в луче которого беззаботно роились сотни ночных мошек и бабочек. Щербаков отошел на край плаца в тень и еще долго стоял в одиночестве, слушая, как затихает шум голосов солдат, постепенно заглушаемый нарастающим стрекотом сверчков.
Тем временем офицеры «наводили кипиш» в своих взводах и ротах, готовя личный состав к отбою. Первый танковый взвод получал нагоняй от Сенчина за дневные купания, когда в казарму танковой роты зашел майор Шугалов.
– Рота, смирно! – скомандовал Игорь, и солдаты застыли, кто где в данный момент находился, как каменные изваяния.
– Товарищ майор, личный состав третьей танковой роты готовится к отбою. Исполняющий обязанности командира роты старший лейтенант Сенчин.
– Вольно! – Шугалов поманил пальцем Сенчина. – Пойдем-ка выйдем, лейтенант, – майор отворил дверь в ночную темноту, освещаемую лампой над входом казармы.
– Значит так, Сенчин. Понятно, что молодых офицеров нужно «строить», но не так сразу, на этот раз не повышая голоса, – начал разговор Шугалов, – лейтенант только прибыл, «пиджак», ничего не помнит, не знает. Если на него так с ходу орать, то он же убежит, как этот ваш лейтенант Атрепьев из третьего взвода. И где ты его искать будешь? Тебе этот геморрой нужен? У вас и так комвзводов не хватает. Мне ли тебя учить? И ремень офицерский ему найди, а то ходит, как арестант какой, мля.
Сенчин стоял, чуть ослабив левую ногу и потупя глаза в чернеющий асфальт, лысина отсвечивала в свете электрической лампы.
– На Баранкина надежды у меня нет, – продолжал комбатальона, – у него уже «дембель» на носу, и ему «всё до лампочки», так что сам введи в курс дела, как его?
– Лейтенант Щербаков, – ответил Игорь.
– Вот, Щербакова. И не перевешивай на своих сержантов, которые его ничему хорошему не научат. А завтра отпустишь лейтенанта на воскресенье в город, чтобы у человека совсем чердак не съехал от такой резкой перемены в жизни. Задача ясна? – майор уставился своим пронзительным взглядом в глаза Китайцу.
– Так точно, товарищ майор! Разрешите идти? – Сенчин встал по стойке «смирно».
– Идите! – повернувшись, Шугалов зашагал в сторону казарм пехоты. Его сухопарая фигура то появлялась, то исчезала между лучами освещавших территорию ламп и наконец совсем потерялась в сумраке ночи.
Выкурив очередную сигарету, Щербаков в подавленном настроении побрел к офицерской казарме. Свет внутри не горел. Александр на ощупь нашел свою койку и, не раздеваясь, улегся на скрипучие пружины. Невольные слезы катились по его запыленным степной пылью щекам, оставляя две невидимые в темноте бороздки. Он вспоминал отца, который когда-то так хотел, чтобы Сашка отслужил в армии, мать, всегда бывшую против этого, и слезы еще сильнее заливали пахнувшую хлоркой подушку.