Он закрывает дверь комнаты. Здесь нет замка или щеколды: ну, конечно, он в доме для инвалидов, у которых нет права на личное пространство. Ведь в любой момент что-то может случиться и им потребуется помощь. Не наломаешься дверей, пытаясь ворваться в запертую комнату старушки, которой поплохело у окна…
В туалете, у двери и над кроватью обнаруживаются тревожные кнопки, на окне — решетка, в углах — камеры слежения, над экраном — что-то вроде радио.
Эрик садится на край постели и смотрит в окно. День клонится к закату, и отсюда ему видно только чистое небо, уже порозовевшее из-за заходящего солнца.
Возможно, это последнее, что он сможет наблюдать в своей жизни. Небо и парк перед особняком. Прежде чем его подключат к Церебро, и их с Чарльзом план провалится к чертовой матери. Открыть разум, магнитные поля мозга, сыворотка, лишающая способностей… Сейчас Эрик думает, что лучше бы он оставался больным шизофреником, уверенным, что увиденное было лишь его глюками.
Жизнь сложилась иначе, а значит, сожалеть о прошлом нет смысла.
Он с болью во взгляде смотрит на монитор. Его мать бездумно уставилась в телевизор, пока конвоиры с оружием сидят на кухне и курят.
Он должен позвонить! Шоу не говорил, что ему запрещено с ней пообщаться.
Эрик стремительно выходит из комнаты и останавливает одну из медсестер.
— О, телефон только на первом этаже, в холле. Можете спуститься на лифте или… — Эрик не слушает ее лепета и уносится в конец коридора. Никто его не останавливает.
На первом этаже за одной из дверей он видит бассейн, чуть дальше — зал для лечебной физкультуры, процедурные кабинеты. Наконец-то, холл. Темная мебель, растения в кадках и заветный телефон на стойке администратора.
— Могу я позвонить? — он берет трубку и начинает набирать номер еще до того, как женщина успевает ответить.
— Конечно, мистер Леншерр, — женщина холодно улыбается, и Эрик не удивляется, что она знает его имя.
Длинные гудки. Один, другой, третий, потом слышится треск, и наконец с той стороны поднимают трубку.
— Алло.
Голос матери слабый и тихий, и Эрик прикрывает глаза, чтобы отогнать от себя образ ее — бледной, с заплаканными глазами, испуганной…
— Мама, это я. Как ты?
— Эрик?! — никакой слабости, только звенящее беспокойство вперемешку с радостью. — Боже, дорогой! Где ты? Что происходит?
— Я в порядке, мама. Не волнуйся обо мне. Ты… Просто не пытайся ничего предпринять против этих людей, хорошо? Не пытайся найти меня или еще что-то…
— Эрик, я ничего не понимаю! Как ты связался с такими людьми?! Почему не сказал, что у тебя проблемы? — она немного зла, и Эрик чувствует, что ее губы дрожат от сдерживаемых слез.
Ни слова о своей травме, только об Эрике… От этого еще больнее…
— Все будет хорошо, ладно? Я все улажу. Как только я сделаю, что нужно, тебя отпустят, и ты будешь в порядке. Не волнуйся обо мне, прошу тебя.
— Эрик, как ты можешь просить меня о таком?! — она срывается, и Эрик слышит, как она плачет. Он бы и сам разревелся, как какой-то сопляк, но должен держаться ради нее. — Эти люди — убийцы. Они уничтожат тебя!..
— Этого не будет, мам. Прошу. Я не могу долго говорить. Я позабочусь о тебе, обещаю.
— Эрик… Что это значит? — она давится слезами, и Эрик с трудом разбирает слова. — Не вешай трубку, дорогой… О чем бы тебя ни просили, не делай этого…
— Я люблю тебя.
— Эрик, нет…
Он шарахает трубку по телефонному аппарату и идет, не зная куда, лишь бы убраться подальше от стойки администратора. Лучше бы он не звонил…
Каким-то образом он добирается до своей кровати и падает лицом в подушку, но в ушах все равно продолжает звенеть голос матери. Не надо было ей ничего говорить… Если она наделает глупостей, думая, что помогает Эрику или защищает его?
Сердце колотится, пытаясь вырваться на свободу из грудной клетки. Он не знает, правильно он поступил или нет. Но теперь уже поздно что-то менять. По крайней мере, она будет знать, что он сделал все ради ее спасения…
Какая мать позволит своему ребенку пойти на преступление или умереть ради спасения ее жизни? Может, Мойра и была права… Он лишил ее возможности выбирать, как и Чарльз однажды лишил этой возможности свою сестру.
Эрик думает о том, выжил ли кто-то из отряда Людей Икс. Оставили солдаты хоть кого-то в живых? Взяли в плен? На опыты? Убили? Может, Рейвен удалось что-то сделать с помощью своей мутации…
Эрик думает о Чарльзе. Он не слышит его голоса в голове, и сила Эрика сейчас замерла, словно раненый зверь, притаившийся, чтобы зализать раны. Если сейчас он что-то разнесет с помощью металлокинеза, сможет ли Чарльз с ним связаться? Не засекут ли их связь, если он это сделает?
Эрик думает о том, что план Чарльза с Церебро — дерьмо собачье. Что все слишком непродуманно, и, если Чарльз как-то не объяснит ему насчет всей этой штуки с псионическими волнами и магнитными барьерами Эрика, он точно все провалит.
А еще Эрик думает о словах Мойры. Убить Чарльза Ксавье… Почему за все три года поисков телепата команде Людей Иск не приходило в голову убить его?
Эрик спотыкается о собственные мысли. А почему, собственно говоря, он решил, что не приходило? Все, что он успел узнать: Чарльза ищут всеми немногочисленными силами, рискуя и надеясь. Эрик думает сломать Церебро. Его металлокинез может помочь разнести адскую машину на винтики в пару минут. Или хотя бы замкнуть механизм, прервать телепатическое вещание на всю планету. Но если бы Рейвен или кто-то еще смог найти Чарльза, что бы сделали они? Стали бы спасать человека, по чьей вине погибли тысячи мутантов, а их собственные жизни превратились в кошмар?
Эрик не знает ответов на эти вопросы. Чарльз был тем, кто дважды спас его, не дал попасться в руки Шоу. И Эрик благодарен ему. Но вряд ли другие испытывали нечто подобное.
Убить Чарльза Ксавье… На самом деле Эрик вынужден признаться самому себе. В случае провала их плана, это мог бы быть выход. Нет телепата — нет прикрытия у Шоу и его людей. Все рано или поздно узнают правду. Мутанты проявят себя, кто-то из выживших Людей Икс раскроется миру, правительственный заговор всплывет наружу.
Все было бы логично.
Только неправильно…
Эрик не хочет думать о таком варианте, не хочет считать, что у них не получится. Не хочет. Потому что в противном случае он вынужден будет убить невинного человека ради спасения мира.
Велика ли жертва? И такой ли уж Чарльз Ксавье невинный?
Мойра говорит, что он согласился работать с Шоу добровольно. Ой ли? Верить ли словам обиженной несчастной женщины, чью жизнь искалечило невезение родиться сестрой мутанта-телепата? Эрик тоже согласился на план Шоу. Ради матери… Она будет жить.
— Все дело в том, что возможности Чарльза в Церебро ограничены. Он отлично находит мутантов. У него, можно сказать, прирожденный талант к этому — видеть способности в других. Он прекрасно справляется с тем, чтобы скрывать нас — тех, кто спасает этот мир, — от простых людей. Им ни к чему волноваться. Люди слишком недоверчивы и ранимы, они могут не понять наших методов.
Эрик сжимает кулаки и стискивает зубы. Он тоже не понимает ТАКИХ методов. И Шоу лишь усмехается, глядя на его потуги сохранить самообладание.
— Иногда Чарльзу приходится стирать кому-нибудь память, если случаются инциденты. Но его мозг несовершенен, — Шоу кривится, как человек, которому попала рыбная косточка на зуб, и ее хочется выплюнуть. — И как я не пытался, я не смог развить его дар в других направлениях.
— В каких же, интересно знать?
— Хвалю твой энтузиазм, Эрик. К сожалению, наш друг Чарльз уродился пацифистом. Что угодно — только не смерть. Эта идея, кажется, родилась раньше него самого и так прочно засела в его подсознании, что он не в состоянии преодолеть этот барьер и раскрыть свои силы полностью. Ты поможешь ему это сделать, Эрик. Твой дар поможет перенастроить Церебро так, что мы, наконец, освободим весь потенциал Чарльза. И мне больше не придется отлавливать каждого мутанта поодиночке. Больше не будет погонь, мучительных смертей или опытов. Ничего такого, нет. Просто пуф — и мутант мертв. Ни страха, ни боли.