Чарльз появляется на следующий день. Они сидят в библиотеке у камина. Здесь еще несколько пациентов: парень без рук с сиделкой — та держит книгу перед его глазами, чтобы он мог читать, — и какая-то старушка в огромных очках почти возит носом по страницам газеты.
— Не хочешь сыграть? — Мойра-Чарльз ставит на столик между их креслами шахматную доску.
На лице Эрика раздражение и немой вопрос. Через несколько дней полмира сдохнет, если он не научится какой-то абракадабре, а Чарльз предлагает ему в шахматы играть?
— Знаешь, если тебе лень двигать кресло, можешь прикрепить к своим фигурам металлические полоски и двигать их с помощью металлокинеза, — Чарльз чуть улыбается и приподнимает бровь.
Черт, Эрик чувствует себя идиотом.
— Неплохая идея, — он хмыкает, и новенький подсвечник распадается на маленькие кружочки металла. Они неровные, но Эрик не обращает внимания, тонкими пластинами прикрепляя их к основаниям пешек.
«Никто не должен ничего заподозрить. Но пока ты не используешь силу, я не могу с тобой связаться».
Чарльз расставляет свои фигуры.
«Ты все еще можешь связываться со мной через Церебро?»
«Боюсь, что нет. Церебро откалибровали, оставив эту зону вне покрытия…»
«Ублюдки…»
Эрик скрипит зубами, и Чарльз хмурится.
— Забыл правила?
— Что?.. А, нет… Просто давно ни с кем не играл, если честно. В школе у меня был друг, с которым мы постоянно соревновались. А в университете я был занят… учебой, — уклончиво заканчивает он. Не уточнять же, что в свободное время он искал Шоу.
— Твой ход первый.
Эрик держит пальцы в напряжении, прощупывая каждую фигуру, и аккуратно двигает пешку вперед.
«Шоу следит за нами. Ведем себя тихо и осторожно. Ни на минуту не забывай об этом. Если он заподозрит хоть что-то, тебя могут перевезти в другое место, где мы не сможем контактировать…»
— А ты где научился?
— Мой учитель французского был шахматистом. И после занятий мы играли.
«Я вообще-то никогда еще не тренировался говорить с телепатом одновременно мысленно и в реальности…»
— Ты был французом? — Эрик понимает, что сморозил какую-то чушь. — То есть учил французский?
Чарльз смотрит так, что, если бы он мог пнуть собеседника под столом ногой, он бы это обязательно сделал. Щеки Эрика краснеют от стыда и злости. Как можно быть настолько невнимательным?
— Да, мои родители были при деньгах, как я говорил. У меня были хорошие учителя.
Эрик снова делает ход, и в его голове опять звучит голос Чарльза.
«Я думал над тем, как мог бы ты открыть свой разум. Раньше это всегда происходило при всплесках силы, выбросе адреналина в кровь, когда ты нервничал, боялся или злился. Правильно ведь?»
«Да, кажется…» — Эрик не знал, что можно бормотать в мыслях, но, видимо, это он и делает.
Ему приходится подпереть подбородок рукой и прикрыть пальцами губы, чтобы, не дай бог, не выдать себя. Играть и разговаривать на два фронта одновременно сложновато…
— А ты где учился?
— В обычной школе. Я рос только с мамой. Отца никогда не видел.
«Думаю, это может сработать и без использования силы. Ведь до того, как твой металлокинез проснулся, я тоже с тобой связывался. Дважды».
— Наверное, это было тяжело?..
— Да не особо, — Эрик и в самом деле никогда не жил в нужде. — Мать работала в цветочном магазине флористом, потом стала помощником хозяйки. Мы не бедствовали, если ты об этом.
— О, нет. Я вовсе не намекал ни на что такое.
«Уверен, что нам стоит полагаться на предположение? Мы ведь никак не сможем проверить, работает это или нет, пока я не попаду под действие сыворотки, подавляющей силу!» — Эрик смотрит на Чарльза недовольно, и тот не сразу понимает, что речь об их плане, а не о финансовом положении семьи Леншерров.
«Ты прав. Поэтому стоит оставить этот вариант только как запасной…»
— Все нормально. Вы, богачи, всегда держите обычных людей за говно.
Чарльз смотрит на него шокировано, забыв сделать ход слоном, которого держит в руке. Пока Эрик не расплывается в улыбке, глядя на его растерянное лицо.
— Если это шутка, то несмешная. Я никогда так не считал, — Чарльз неуверенно улыбается и хмурится, ставя слона на черную клетку.
Эрик вдруг с грустью осознает, что это место и эти люди действительно не созданы для его неуместного юмора и подколов. Хэнк часто говорил, что у Эрика тоже есть мутация: сарказм и тупое чувство юмора. Но потом с видом профессора рассуждал о том, что это всего лишь защитная психологическая реакция, которая, к сожалению, может поспособствовать появлению на физиономии Эрика синяков.
Они продолжают игру в тишине, и это помогает им сосредоточиться на мысленном диалоге.
«Что ты ощущаешь, когда используешь свою силу сейчас? Можешь сконцентрироваться на чувствах?»
Эрик старается понять, что чувствует, и вскоре ловит себя на том, что натужно пыхтит, глядя на доску. Со стороны может показаться, что он обдумывает ход, и за идею с шахматами стоит похвалить Чарльза. Но это не отменяет проблемы… Эрик ни хера не знает, что он чувствует!
Что чувствует человек, когда дышит воздухом? Когда сердце качает кровь по сосудам? Когда он шагает? Да ничего! Просто «будто так и должно быть»!
«Успокойся, не нервничай….»
Чарльз ощущает, как доска мелко-мелко вибрирует под его пальцами.
«Я спокоен. Я действительно не понимаю, что я должен ощущать? У меня такое чувство, будто я всю жизнь владел этим даром. Будто гнуть железки — как дышать воздухом или моргать. И, честно говоря, это кажется мне странным».
«Почему?» — Чарльз искренне удивлен и даже поднимает на него взгляд. Неужто Эрику не нравится его мутация?
«Может потому, что я обрел свой дар всего лишь несколько дней назад? А до этого двадцать четыре года был практически обычным человеком?»
Чарльз хмурится и возвращается взглядом на доску, обдумывая свой ход и слова Эрика.
«Просто металлокинез для тебя действительно что-то естественное. Ты не должен чувствовать отчуждение от своей способности. Она часть тебя и всегда ею была».
«Я знаю. Но… Это странно».
«Ты привыкнешь».
«Да, если у нас будет время…»
Они играют пару ходов молча.
«Ты когда-нибудь занимался медитацией?»
«Думаешь, я смогу помедитировать, пока меня будут вести под конвоем?»
«Думаю, что ты должен попробовать это сегодня, чуть позже. Я буду в теле Мойры до вечера. Пока я здесь, ты должен попробовать привести себя в состояние умиротворения».
«Я никогда не занимался долбанной йогой, понятия не имею, что делать!»
«Я тебе расскажу…»
После партии в шахматы Чарльз уезжает из библиотеки, и минут десять спустя Эрик уходит в свою комнату. Какое-то время он смотрит на экран, проверяя все ли в порядке с матерью. Та спит на диване, накрывшись пледом, пока ее конвоиры смотрят телевизор.
Тяжело вздыхая, он садится на постели в позе лотоса и пытается претворить в жизнь то, что рассказал ему Чарльз. Почувствовать каждую мышцу. Постепенно, сверху вниз. Разгладить морщины на лбу, скулы, перестать сжимать губы, убрать напряжение из шеи, плеч, расслабить спину и мышцы пресса, ноги…
Через пару минут Эрик понимает, что вместо расслабления он просто закостенел, еле дыша, и начинает все сначала, стараясь загасить раздражение. Он сделает это. Сделает ради матери, ради Чарльза, Мойры, Хэнка и всех мутантов, которые ждут его помощи. Он думает о них и пытается представить их счастливое будущее без страха и гнета со стороны людей Шоу…
Минуты идут, и он все же заставляет себя расслабиться. Сосредоточиться на звуках, идущих с улицы. Шуме ветра в густых кронах деревьев, карканье редких ворон, залетевших в парк, тарахтении газонокосилки и отдаленном звуке пролетающего самолета. Если вслушиваться в это, можно забыть, что он находится в плену, а не сидит взаперти в пансионате для больных и стариков.