Вавилон заметил его и остановился. Никак, наверно, не ожидал увидеть кого-то.
— Это я, — тихо обронил Гринька.
— Ты? — Вавилон быстро подошел. — Почему не в палатке?.. Маг приготовил? Слышишь? Где маг?.. Ты что, оглох? — повысил он голос.
— Там не спят, — сказал Гринька. — Тише.
Тремя пальцами левой руки Вавилон крепко и больно ухватил его за плечо.
— Что выдумал? Где магнитофон, спрашиваю?
— Не получишь! — вырываясь, прошептал Гринька. — Не получишь! И таблетки выбросил!
— Ах вот как! Предатель! Притащился сюда ночью, как идиот! Да я тебя!..
Он только два раза успел ударить сжавшегося Гриньку. Кто-то вдруг перехватил его руку и заломил за спину. «Милиция! — кривясь от боли, подумал Вавилон. — Выдал!»
— Ты кто такой? — услышал он приглушенный, взволнованный голос. — Почему бьешь мальчика? — Аркадий Федорович сильней сдавил руку. — Кто такой, отвечай!.. Гриша, ты знаешь его?
— Да, — обреченно выговорил тот, прижимая ладонью болевшую губу.
— За что он бил тебя?
— Гражданин, руку отпустите, — поняв, с кем имеет дело, покривился Вавилон. — А ударил потому, что заслужил. Он знает. Но это касается только нас.
— Вот что, гражданин незнакомый, — с трудом сдерживая гнев, процедил Аркадий Федорович, — если ты когда-нибудь и где-нибудь хоть пальцем тронешь Гришу, то я разделаю тебя… Слышишь, так разделаю, что родная мама не узнает. И тогда уж тобой займется милиция. Будь уверен. А сейчас иди отсюда и во всю мочь радуйся, что так легко отделался.
— Что ж, и за это спасибо, — угрюмо пробурчал Вавилон, потирая онемевшую руку. — Спокойной ночи.
Это «спокойной ночи» прозвучало почти комично. Ничего себе, спокойная ночь! Видимо, понял Вавилон, что лучше удалиться по-хорошему, без ругани. Дело все равно сорвалось, а базарный крик, к чему он?
Когда фигура его растворилась в темноте, Аркадий Федорович участливо спросил:
— Больно? Куда он тебя ударил?
— Ерунда, — ответил Гринька. Он был доволен, что все так кончилось. Вот только как объяснить дяде Аркадию? Ведь обязательно спросит. И не ошибся.
— За что же все-таки он тебя?.. Или скрывать тоже будешь?
Никаких сколько-нибудь достоверных объяснений придумать было невозможно. Кроме того, что было на самом деле. И Гринька покаянно вздохнул:
— Магнитофон хотел взять. Чтобы продать потом. Потому что в беду попал. Денег очень много задолжал.
— И как же он хотел взять его? — удивился Аркадий Федорович. — Что-то не пойму. Если бы в палатке никого не было…
Снова тяжело вздохнул Гринька. Но раз начал говорить, то надо уж до конца. И сказал о снотворных таблетках.
— Но я, дядя Аркадий, — горячо закончил он, — не хотел, чтобы пропадал у вас магнитофон. Я выбросил таблетки. Совсем выбросил! Наделал долгов, пусть и отдает сам.
— Все справедливо, — сказал Аркадий Федорович, радуясь за Гриньку.
Как хорошо, что дядя Аркадий не выспрашивает все дотошно. Гринька улыбнулся распухшей губой и спросил:
— А вы правда могли бы так разделать его, что родная мама не узнала бы?
— А ты как думал! Я в обиду тебя не дам! — И тоже улыбнулся. — Конечно, бить бы его не стал. Это так, к слову, пригрозил… Вообще-то, надо бы в милицию о нем сообщить.
— Ой, не надо! — само собой вырвалось у Гриньки. — Он же в беду попал. Не работает сейчас. А долги с него требуют. И два пальца патроном ему оторвало. Когда мальчишкой был.
— Не надо, значит? — спросил Аркадий Федорович. — Ладно, видно будет… Ты, наверно, замерз совсем. Пошли в палатку… Ну, а ребятишкам говорить ничего не станем, так?
— Не станем, — отозвался Гринька.
— Все, значит, было тихо, спокойно, мы с тобой мирно пали. Так, что ли?
— Так…
— А губа вон распухла у тебя, — приблизил лицо Аркадий Федорович. — Что им скажешь?.. Ладно, скажешь: пчела поцеловала. Ну идем спать. Тем более покойной ночи нам пожелали…
Письмо от Милены
После того как наобнимались, нацеловались, после того как счастливая Лидия Ивановна со всех сторон оглядела и ощупала дочку и нашла, что та не похудела, не побледнела, не измучена двухнедельным походом, а, напротив, выглядит загоревшей, здоровой и веселой, после всего этого она достала из серванта длинный розовый конверт.
— Ах ты заговорщица! И никому ничего не сказала!
— Мамочка! Письмо из Болгарии?
— Ждала, значит? Ну вот, теперь еще в Пловдиве подружка у тебя объявилась.