Действительно, сидя на задней скамейке, рядом с Вавилоном, Гринька видел, как у того сами собой закрываются веки. «Что же буду делать, если заснет?» — с тревогой подумал Гринька.
За окном троллейбуса мелькали деревья, дома, сменялись шумные улицы, на которых Гриньке еще не доводилось бывать, и он чувствовал себя смятым, маленьким, одиноким. Хоть бы Вавилон разговаривал. Сидит клюет носом. Выехали за город, и скоро показалось словно отлитое из стекла длинное здание аэропорта.
Будить Вавилона не пришлось. Сам открыл глаза.
— Уже приехали? — удивился он. Часть дороги, видимо, он все-таки проспал.
В аэропорту Гринька был первый раз и потому с любопытством наблюдал, как с неимоверным ревом выруливают на стоянку прибывшие из далеких городов самолеты, как вдали, со взлетной полосы, отрываются от земли и взлетают серебристые машины.
Объявили посадку на Симферополь. Вавилон поднял чемодан и одной рукой обнял Гриньку.
— Надеюсь на тебя. Выручай.
Гринька кивнул. Конечно, выручать надо. И не хотел бы, а надо. Оставшись один, он опустил голову, тяжело вздохнул. Ждать, когда взлетит самолет Вавилона, Гринька не стал. Сел в троллейбус и во втором часу дня возвратился домой.
Правую половину пола мать покрасила, диван его был сдвинут к окну. В комнате стоял резкий, неприятный запах краски, начисто истребивший вкусный апельсиновый дух.
— Ребятишки два раза спрашивали тебя. Куда ж ты пропал? — спросила Валентина, облаченная в линялый халат.
— На старую квартиру ходил, к приятелю, устало ответил Гринька. — Голова чего-то болит.
— Краски надышался, — сказала мать. — Посиди на балконе.
Он с трудом пролез к балконной двери и вышел на свежий воздух. Сев на стул, привалился спиной к шершавой теплой стене и закрыл глаза. Хорошо. Сидел бы так, сидел… Гриньке даже захотелось проглотить одну из таблеток, которые лежали у него в кармане. Заснуть бы и спать долго-долго…
Шестой участник похода
Когда Гринька, вышедший подышать воздухом, сидел, привалившись к стене, то солнце, будто сочувствуя ему, некоторое время ласковым лучом касалось его щеки, уха, радужно посверкивало в сомкнутых ресницах глаз. Но время шло, и солнце добралось до карниза крыши, светлый лучик соскользнул с Гринькиного уха, две-три минуты посидел у него на руках, но покинул и руки, спорхнул с коленей. А вскоре и весь балкон, с серыми листами шиферного ограждения, облупившимися перилами, велосипедом — пыльным, с грязными, непротертыми колесами, — погрузился в тень.
И Гринькина душа будто ожидала этой тени. Он подумал: «Чего раскис-то я? Да пусть себе забирает этот маг, раз жизни ему теперь нет без него. Если бы моя была вещь — другое дело».
И еще Гринька вспомнил, как недавно пробирались они с Киселем в биологический кабинет. Перед самим-то собой врать нечего: ведь хотел тогда микроскоп утащить? Хотел. И не застукай их техничка — неизвестно, может, наплевал бы на Киселя, засунул бы микроскоп в портфель, и делу конец… «Черт с ним, нетрудное дело — кину в котелок таблетки и спать лягу. А там не моя забота. Ничего не видел, ничего не слышал. И когда еще это будет! И будет ли? Мало ли что может случиться».
Совсем легко стало Гриньке, будто и нет у него в кармане никакого письма, никаких таблеток. Поднялся со стула, боком пролез из двери на некрашеные половицы, разыскал в ящике буфета рыболовные лески, а на их место сунул пакетик, полученный от Вавилона.
Пообедав с матерью на кухне, Гринька с жадностью съел апельсин и, почти не выпачкав в краске ботинок, благополучно выбрался из квартиры.
На недоуменные вопросы приятелей он ответил до того складно, что впору было хоть самому поверить:
— От бабушки-то когда переехал? Давным-давно. Думал, что лески дома у меня, в ящике лежат, шарю — нет лесок. И вспомнил: Валерка осенью брал их. Вот, думаю, зажилить хочет! Теперь, думаю, и не признается. Такая злость меня взяла, даже на базар не пошел… — Тут Гринька на секунду осекся: про базар-то напрасно сказал. Но Костя, заинтересовавшийся судьбой лесок, в нетерпении спросил:
— Ну, признался Валерка?
— Еще бы! Ждал его как дурак два часа, да чтобы не признался!.. Вот они! — И Гринька, как вещь невиданной ценности, вытащил из кармана «пропавшие» лески.
— Да у нас три штуки! — обрадовался Костя. — Как раз пять. Ура! Всем по удочке.
— А спиннинг? — напомнила Леночка.
— Спиннинг, наверное, не возьмем. Папа сказал, что и так слишком много всего набирается. И кинокамеру не возьмет. Тяжело. Ты же не понесешь рюкзак!
— Я лекарства буду нести. Видишь, медицинскую сумку делаю. — И Леночка подняла над головой (чтобы все видели) белый, из плотной блестящей пленки пакет с красным крестом без нижней палочки. — Дорисую крест, а потом ремешок пришью. Буду на плече носить. Если кто ногу поранит, у меня все тут есть. И зеленка, и пластырь, и бинт с ватой…