— Рюкзаки вот здесь привяжем, у руля, — объяснил Гринька. — Палатку — на багажник. Еще и тебя сверху посажу! — И он дернул Леночку за косичку. Тихонько дернул — голубой бант остался на месте.
А Леночка никак не могла налюбоваться на преображенный Гринькиными руками велосипед.
— Какая красивая!
— Это почему же «какая»? — уставился на санитарку хозяин велосипеда. — Ах, ты еще не проходила имена существительные!
— Потому что это лошадка, — сказала Леночка. — Я даже имя ей придумала. В дневнике под шестым номером ее записала: «Лошадь Сильная». Чем плохое имя?
— Выдумала тоже: велосипед — лошадь! Смехота!
— И пусть! — упрямо сказала Леночка. — Я люблю, когда смешно.
— Погода чего-то… — Костя оглядел небо.
— А ты думал, что каждый день будет светить солнышко! — Гринька усмехнулся. — А кто кричал: не боимся трудностей!
— Так я и не боюсь, — чуть смутившись, сказал Костя и добавил для большей убедительности: — Скорей бы!
— Два денечка осталось! — Леночка нажала пальцем звонок и радостно засмеялась: — Говорящая лошадь!
Миновали и эти два денечка.
Во вторник, седьмого июня, в восемь часов утра, солнце никак не могло решить, что ему делать: то ли совсем спрятаться за белесыми облаками, не спеша тянувшимися с запада на восток, то ли послать светлую конницу своих лучей и разогнать эти скучные облака.
А начальник похода Аркадий Федорович посмотрел на тоненькую, как волосок, стрелку барометра и все сомнения солнца рассеял:
— Братцы кролики, нам повезло. Стрелка кверху пошла, к «ясно». Так что быть солнышку и хорошей погоде!
Тогда и поняло солнце, что ему делать.
Сначала в одном месте продырявило облака, потом засинило небо в другом, окрасило ярким золотом часть города. Эта веселая кутерьма лучей и света вконец раззадорила солнце, и оно двинуло неоглядную синь на поредевшие, попятившиеся за горизонт облака.
Оживленную группу туристов, включая «лошадь Сильную», нагруженную рюкзаками и туго свернутой палаткой, провожали две женщины — Лидия Ивановна и Валентина, вернувшаяся накануне из поездки. Зойка провожать до трамвайной остановки братца Симу не захотела. Вечером в новых лодочках на танцульки ходила и так лихо танцевала, что утром и подняться не смогла. Крикнула, не вставая с постели:
— Смотри, Симаха, в лесу не заблудись! Волки съедят.
Отец же, накормив сына завтраком, заставил его присесть «на дорожку». Печально глядя невидящими глазами, сказал:
— Хорошие у нас места там. Все помню, как сейчас вижу. Поклонись, Сима, селу. И дому бы поклониться, да нету дома, в сорок втором сгорел…
А Валентина, провожая Гриньку, вдруг расстроилась. Даже всплакнула. Она несла в сетке с десяток апельсинов и, чуть поотстав от шумных туристов, говорила Лидии Ивановне:
— Обижаются на моего-то, вроде как драчун, хулиган, а я вам скажу: добрый он, хороший. Только вот без отца, бедолага… А вы-то, — посмотрев на Леночку в белой панаме, спросила она, — не боитесь такую махонькую отпускать?
— Ничего, пусть привыкает, — ответила Лидия Ивановна, а у самой сердце сжалось. — Да и самостоятельная она у нас, третьеклассница. Санитарка!
При посадке в трамвай произошло первое приключение. Кондукторша отказалась сажать «лошадь».
— Не положено, граждане, с велосипедом. Во всех правилах написано — негабаритный груз.
— Так детишки они, господи! — наступала на кондукторшу Валентина. — В поход идут. Как же им такую страсть нести!
— Повторяю: не положено!.. Отправляю вагон.
— Я сам тогда доеду! — красный от стыда, сказал Гринька Аркадию Федоровичу.
— Обожди, нельзя так. Один в дороге. Я волноваться буду… Товарищ кондуктор, ну в виде исключения… Свободная же площадка.
— А, что с вами делать! — вдруг сжалилась та. — Загружайте!
Из-за этого и не простились толком. Хорошо еще, что Валентина успела подать Леночке в окно сетку с апельсинами.
Когда вагон, постукивая на рельсах, уже весело катился по улице, Леночка пересела к отцу на скамейку и сказала:
— А можно про это приключение в походный дневник написать?
— Дочура! — Аркадий Федорович, довольный, что с посадкой все так удачно уладилось, притянул Леночку к себе. — Ты — полная хозяйка дневника. Пиши все, что тебе захочется. Любые случаи, любые приключения. Даже начальство можешь критиковать! — Он засмеялся и поправил ей сбившуюся панаму.
В остальные сорок минут пути — до конечной остановки — ничего примечательного не произошло, если не считать того, что съели пять апельсинов и беспрестанно улыбались, вспоминая забавную посадку, радуясь синему небу и солнцу и думая о походе, который, по существу, уже начался.