А вот с Вавилоном происходило что-то странное. Лениво ковырял вилкой и даже котлету не доел. Сидел хмурый, задумчивый. Лишь немного оживился, когда невдалеке, через столик, села девушка в красном клетчатом костюме и с распущенными волосами. Вавилон с интересом посмотрел на нее, подмигнул Гриньке:
— Видишь, экземплярчик! Та, черненькая. Волосы, коленочки…
Гринька покраснел. От смущения. Девушка и правда показалась ему очень красивой. А сильнее того Гриньку взволновало обращение к нему Вавилона: совсем как взрослому парню подмигнул.
Однако недолго Вавилон любовался красивой девушкой. Отпил глоток компота и снова погрузился в тяжелые раздумья.
Гринька запрокинул над лицом стакан, похлопал по донышку, пока в рот не свалился кисловатый квадратик яблока.
— Отчего такой невеселый? — осторожно поставив пустой стакан, спросил он.
— Дела, Гриня, невеселые. — Вавилон взял уродливой левой рукой, на которой не хватало маленького и безымянного пальцев, бумажную салфетку из стаканчика, вытер губы. — Сижу, как говорится, на мели. Куда дальше — обедать сюда притащился, в кафе!
— А чего, — Гринька осмотрелся кругом, — здесь хорошо. Вкусно.
— Простота! Разве с рестораном сравнить! Там и вино тебе, и коньячок. Принесут, улыбнутся.
— И здесь можно, — понимающе подмигнул в свою очередь Гринька. — Я видел: за тем вон столиком ребята из бутылки наливали.
— Не о том речь… Мне, кстати, сегодня нельзя — за рулем.
— Шофером работаешь? — заинтересовался Гринька.
— Зачем? Все там же — режу бумагу в типографии. Впрочем, вторую неделю обходятся без меня. Вывих плеча.
Гринька рассмеялся:
— Вывих! Как по десятому шарику саданул — думал, лузу сломаешь.
— Это ни о чем не говорит. Освобожден на законном основании. Справка, печать поликлиники. А баранку, Гриня, в наше время должен уметь крутить каждый цивилизованный человек. Вот, полюбуйся. — Вавилон достал из кармана коричневую книжечку. — Свеженькие! Права шофера-любителя. Только что сдал. Это уже законные. Тут закон обегать нельзя. Ошибки дорого стоят. И неразумное лихачество в том числе. — Вавилон посмотрел на свою искалеченную руку (пальцы ему оторвало несколько лет назад, когда с ребятами нашел в овраге старый винтовочный патрон и пытался открыть его). — И опять же, если в армию призовут, тоже хорошо. Человек со специальностью — шофер.
— Как же тебя без пальцев возьмут в армию? — рассудительно заметил Гринька.
— Так ведь левая рука. Все возможно… Пошли, что ли?
— А компот не допил? — напомнил Гринька. Он все-таки не насытился.
Вавилон будто не слышал. Поднялся со стула и положил руку Гриньке на плечо:
— Ко мне на минутку зайдем. Дело есть…
И опять всю дорогу до знакомой улицы, на которой Гринька прожил столько лет, они шли молча. Правда, поначалу Гринька полагал, что имеет право вести такой же непринужденный разговор, как и до этого, в кафе, но Вавилон сразу поставил его на место:
— Закройся! Не мешай!
Гриньку и раньше поражали в Вавилоне его неожиданные переходы от одного настроения к другому. Это обижало Гриньку, ставило в зависимое и униженное положение. Хотя чего было ожидать другого — Вавилону двадцатый год. Взрослый. Еще спасибо, что водится с ним, тринадцатилетним.
Ладно, приказано молчать — будет молчать. Видно, все о деле своем ломает голову. Что же это за дело? Однако спрашивать Гринька уже не осмеливался. Интересная все-таки жизнь у Вавилона: какие-то таинственные дела, поездки на машине… А чья машина? Какая?..
На перекрестке, в ожидании зеленого света, у светофора замерла малиновая «Лада». Солнце яркими искрами горело на ее никелированных ободах, багажнике, даже стрелка антенны посылала тонкий лучик солнца. Скорее для самого себя Гринька с восхищением выдохнул:
— Ух, железка! Последняя модель!
Вавилон не оборвал, не рыкнул.
— И на «Жигулях» можешь ездить? — осмелел Гринька.
— Самая простая в управлении машина, — снизошел до популярного объяснения Вавилон. Взглянув на часы, добавил: — На таком вот «Жигуле» через полтора часа и врежем по бетонке!
Как расспрашивать дальше, Гринька не нашелся. Опасно. Только вздохнул про себя: везет же людям!
Поднявшись на второй этаж, Вавилон сунул в замок ключ, повернул его, но едва успел открыть дверь, как из комнаты, словно налетевший вихрь, в коридор ворвалась полная и красная, в золотистых кудряшках волос мать Вавилона — Алла Игнатьевна.
— Господи, Волик! — высоким голосом, в котором дрожали слезы, воскликнула она. — Где ты пропадал? Тут было такое!..